Горькое похмелье

Нестор только пригубил, хотя перед встречей предусмотрительно выпил стакан хорошего подсолнечного масла.

– Извини, Николай Александрович, голова гудит.

– Понимаю, – кивнул Григорьев. Ему уже доложили, что Махно запил из-за коварства большевиков. Задов постарался, чтобы важный гость узнал, какой яростью преисполнен Нестор по отношению к большевикам.

– Может, под мою руку пойдешь, Нестор Иванович? – спросил сразу, в лоб, Григорьев. – Двое батьков на одно Приднепровье – многовато.

– До сих пор жили в мире, – уклончиво ответил Махно.

– Оно-то так. Только у большевиков сейчас большая сила! Надо объединяться! Иначе раздолбают нас.

– У Деникина тоже прилично войска.

– С беляками легче договориться. Они пойдут на уступки. И, главное, они слово держат. Офицеры, воспитание.

Махно смотрел на Григорьева исподлобья, изучая еще недавно знаменитого красного полководца.

Заслуг у него, конечно, было немало. Хорошо воевал в Японскую, в германскую, наград получил дай боже. Но захотелось еще большей славы. Искал ее сначала у Центральной рады, потом у гетмана, наконец переметнулся к Петлюре. Все его ставки оказывались биты. Ушел к красным. Опять отличился, и не раз. Имя его гремело. И вот…

Бывший штабс-капитан был самолюбив и считал, что красные тоже не оценили его по заслугам. А обижаться на жизнь, на других – Нестор знал это по своему опыту – скользкая позиция, неверная.

– Насчет офицеров, – сказал Нестор. – Я погонов не носил, не знаю этого племени.

– Укоряешь?

– Да нет… Но и доверия до офицеров не испытываю.

– Я лишь про то, что у них и слово, и честь имеются. А большевики рушат все. Церкви, торговлю, крестьянство. У них принцип: делать то, что полезно для революции. Слово дал – слово взял. Диа-лек-тика называется. Я с красными не раз толковал, изучил их политику.

Выпили еще.

– Комиссары в основном жиды, – пожаловался Григорьев. – Засилье. Везде.

– Евреев и у меня много, – заметил Махно. – Воюют хорошо. Революционеры настоящие, убежденные анархисты… Теоретики тоже толковые. Головастые!

– Да я не то, чтобы уж… – стал оправдываться Григорьев. – Но мои хлопцы на жидов сильно злые. Не удержать!

– У меня тоже случалось. Но я этих… антисемитов расстреливал. Действует, – поделился опытом Махно.

– А ты думаешь, я всегда такой был? – Григорьев хмурился, говорил медленно, задумчиво. – Я в Одессе столько офицеров перестрелял, что по канавам кровь текла. А потом подумал: это что ж получается, мы их всех перебьем, а на их место кто? Комиссары? Чекисты? Жидовня всякая? То же – про церковь. Я неверующим давно стал. Война воспитала. А теперь вижу: если у народа Бога отнять, он в черта будет верить. Серединки у мужика нет, для этого образование нужно!

Махно кивал головой.

– Мои хлопцы к Раковскому ездили… ну, который у них во главе Украины поставлен. Председатель правительства, – продолжал Григорьев. – Хотели насчет селян потолковать, насчет земли. Поняли, он всех в коммунии загнать хочет. Лишить хозяйства. Вот тебе, Нестор, и Христиан Раковский. А знаешь, как его по-настоящему звать? – Григорьев наклонился к уху Нестора: – Хаим Раковер. Ни в России, ни на Украине никогда не жил. Разговаривал с хлопцами через переводчика, во как!.. Где только они таких находят? Нет, Нестор, жидов на Украине нынче засилье.

Нестор поднял глаза на Григорьева, решительно сказал:

– От шо, Николай Александрович, не будем выяснять, чем мы отличаемся друг от друга. И объединяться, ты прав, надо – не то смерть. А от як ужиться двум медведям в одной берлоге, про то надо крепко подумать.

Снова выпили.

– У тебя Реввоенсовет есть? – спросил Махно. – И у меня тоже. Давай их объединим! Я буду председатель Реввоенсовета, а ты главнокомандующий армией!

Григорьев задумался. Затем холодно спросил:

– Это что ж, ты мне будешь указания давать?

– Зачем? Хто ж на войне командующему шо подсказывает? Я буду нашу общу линию осуществлять, а ты над войсками главный… И всем почет!

Лицо Григорьева посветлело.

– Что ж! Не глупо! Ей-богу, не глупо!

Они встали, обнялись и троекратно поцеловались.

– Надо всем нашим войскам объявить, – предложил Махно. – Шоб не из бумажек узнали, а от нас лично!

– И чтоб торжественно. Подготовимся, и в Сентове, в моей временной столице, объявим! – радостно согласился Григорьев.

Поздно ночью, после того, как проводили Григорьева, Нестор сидел на распряженной тачанке напротив Лёвки. Кругом никого, только неподалеку постукивали копытами, переступая спутанными ногами, кони и звучно скубли траву. Село, подсвеченное огнями костров, было видно как на ладони.

– Ну, шо думаешь, Лёва?

– А шо тут думать? Расстрелять його надо було – и все!

– Ну да! И началася б между нашими войсками великая бойня. Войска у Григорьева намного больше. И кто в этой драке верх бы взял – ещё вопрос… Не, Лёвочка, тут надо с умом, з хитростью. Шоб як в театре!

Отблески костров играли на их лицах.

– З хытростью, говоришь? – задумчиво, скорее сам у себя спросил Задов. – Я вже думав над цым… Поймалы мы двох юнкеров, хлопци хотилы их пострилять. Я сказав, хай ще трошки поживуть. Оденем их в сельске, побрием. Я з имы беседу проведу….