Горькое похмелье

Троцкий сам подчеркнул нужные слова. Для большей действенности. Кто мог пойти против такой бумаги? Всесильный документик. На века!

Правда, написана эта записочка была по случаю, а не на века. Для тех военачальников, которые, зная о разногласиях Льва Давидовича с Лениным по поводу Брестского мира, вздумали бы противиться приказам председателя РВСР. Но это мелочи.

– Глазман! Записывайте текст статьи в «Известия». Рабочее название… э-э… «Махно – наш верный союзник».

Часть вторая

Глава одиннадцатая

…Батареи Тимошенко и Артюха, выставив на пригорке пушки, вели огонь по маневрирующей деникинской коннице. В бинокль Павло видел белые с красными околышами фуражки офицеров конного Алексеевского полка.

Неподалеку от махновских пушек вздымали в воздух комья земли разрывы снарядов. Это легкая батарея Алексеевской артбригады начала контробстрел на подавление.

– Цель номер один, прицел сто десять, трубка сто пять, три патрона, беглым! – скомандовал Павло.

Пушки дали залп… второй… И над степью повисла звенящая тишина.

– Где третий залп? – закричал Тимошенко. Лицо его исказилось: в бинокль он видел, как алексеевская конница начала обходить его артпозиции, скрываясь в балке.

К Тимошенко подскочил бывший унтер из его давней, екатеринославской батареи:

– Так шо, Павло Матвеич, третьего залпу не буде! Все! Снаряды кончились!

– Глянь в зарядных ящиках! Може, осветительни гранаты осталыись? Хоть для испугу?

– Пусто, як у поганой жинкы в погриби, – ответил меланхоличный унтер.

– Ты шо, не видишь? Обходят нас!

– Хиба шо сам в казенник залезу, – уныло сказал унтер.

– От заразы!.. – Тимошенко поглядел по сторонам, будто где-то поблизости мог увидеть завалящий, но так нужный сейчас унитарный патрон. – Помирать не хочется.

– Кому хочется?..

На кауром малорослом коньке к ним подлетел Артюх:

– Землячки! По дружби, позычьте двойку-тройку снарядив. Обходять, падлюкы, слева.

Павло только сокрушенно махнул рукой, а меланхоличный унтер заметил:

– А нас справа. И без бинокля выдно… А снарядив тю-тю. Последни полетилы…

– Та-ак!.. Получается, помырать будем.

Последние слова они произнесли вместе, дуэтом.

– О! Слово в слово! Значить, сбудеться, – невесело усмехнулся унтер.

Тимошенко, еще раз оглядывая края балочки, откуда вот-вот могли выскочить алексеевцы, заметил чуть в стороне странную вещь. Прямо по степи, подпрыгивая и местами, на проплешинах, поднимая пыль, неслась тачанка, без пулемета, а за ней, шагах в двухстах, дюжины полторы конных, сосредоточенных, с извлеченными из ножен, но опущенными к ноге клинками.

Странно… Обычно конные возглавляют атаки, а повозки идут следом. Присмотрелся попристальнее, и понял: те, что в тачанке, четверо, просто удирали, а конные молчаливо и уверенно, сокращая расстояние, их преследовали. Естественно, по тачанке не стреляли, хотели или взять живьем, или порубить, что для конника в азарте боя удовольствие и нелишнее упражнение.

– До нас пробиваются… ну, те, шо в тачанке. Видать, хто-то из наших, – сказал Тимошенко с горечью, понимая, что ездоки обречены, и передал бинокль бывшему унтеру.

Унтер вгляделся:

– Точно, до нас рвуться… Эх, пару снарядов бы… отсекли б…

Артюх, оторвавшись от «цейса», только вздохнул. Не хотел наблюдать, как будут сечь или вязать тачаночников. Насмотрелся за последние годы всяких картинок.

И тут в разговор неожиданно вмешался Мыкола, тот самый «шестой номер» из имения пана Резника, еще в Екатеринославе примкнувший к батарейцам. В руке он держал то ли куклу, то ли ребенка, запеленутого в тряпье.

– О! – сказал он. – На всяку беду держав. На коне, в переметной сумке возыв. Весь бок коню побыв…

Развернули тряпки, и на свет глянул 76-миллиметровый унитарный. Осколочная граната. Родная!

– Шо ж ты, дорогенький, мовчав? – запричитал Павло, торопливо загоняя снаряд в казенник и закрывая поршневой затвор. Приник к окуляру оптического прицела, закрутил барабаны отражателя и угломера. Довернул ствол, вращая маховик.

– Не спеши! Одын-единственный!

– Не балабонь под руку! Одийды!..

Граната легла точно под ноги передних всадников, которых отделяло от тачанки уже саженей десять. Сквозь облако дыма и комья земли, вздыбившиеся тяжелой тучей, было видно, как бились лошади, стараясь подняться, как зелеными бугорками человеческих тел покрылась земля.

Оставшиеся в живых конники сдерживали бег, откидываясь назад, тянули на себя поводья. Откуда им было знать, что взорвался единственный, чудом уцелевший снаряд?

– Все, хлопци, кончилась песня! Подрывай пушки, Артюх! – крикнул Тимошенко. – Передки сюда!

Пушкари засуетились.

– Ты шо? – вызверился на Павла Артюх, вытаскивая револьвер. – Измена? Григорьевци зроду пушок не оставлялы!

– И махновцы не оставлялы, – ответил Павло, тоже вытаскивая пистолет.

Они стояли друг против друга, как два драчливых петуха, изготовившиеся к схватке. Подлетели ездовые на передках, за которыми грохотали пустые зарядные ящики.