Горькое похмелье

Загремели поодаль разрывы ручных гранат, брошенных в стволы. Пушки задергались. Осколки, с визгом царапая нарезку, вылетали из стволов и огнем били из казенников. Дым окутывал орудия.

Через короткое время Тимошенко, Артюх и остальные пушкари, вцепившись друг в друга, в передки, в ящики, мчались по рытвинам, ускользая от появившейся на краю поля кавалерии алексеевцев.

– Пушки еще будут!.. Пушки в бою достанем! – подпрыгивая и едва не падая с ящика, кричал Тимошенко своему новому побратиму в ухо, не обращая внимания на посвистывание пуль. – Только не дуже спеши! Надо б поглядеть, кого мы от смерти спаслы!

– Ты гляди, шоб алексеевци на тебе не поглядели, – огрызнулся Артюх. – А за тех, шо на тачанке – не беспокойся. Видать, лыхи хлопци – догонять!

Тачанка, и верно, приближалась. Одно колесо крутило кренделя, готовое вот-вот слететь со ступицы.

У края лесочка пушкари остановились, огляделись. Алексеевцы прекратили преследование и темной цепочкой, удаляясь, потянулись к горизонту.

Тачанка подъехала к махновцам. С переднего сиденья соскочил красный, взъерошенный Зяма Сольский. Он продолжал сжимать вожжи в трясущейся крупной дрожью руке. За Зямой слезли еще трое.

– Хто такие? – спросил Тимошенко.

– Не узнаёте? – даже обиделся Зяма. – Это ж я, Сольский. А это товарищ Волин.

– А эти двое? Тоже анархисты?

– Анархисты, анархисты, – ответил один из неизвестных.

– Еле успели выскочить из Харькова, – пояснил Сольский. – Там уже Май-Маевский.

– Ну шо ж, поехали до батька!

Бросив тачанку с отбитым колесом, все забрались в повозки, брички и скрылись в лесочке, куда уже втянулись основные силы артиллеристов…

В гулком пустом классе сельской школы собрались на совет все махновские командиры. Здесь и Лёвка, и Щусь, и Галина Кузьменко, и Аршинов, и Фома Кожин, и братья Махно – Григорий и Савва, и опирающийся на костыль Каретников. На привычном месте за столом, над картой склонился начальник штаба Черныш, только сутки назад объявившийся в отряде.

Явились на совет и культпросветовцы, комиссары от анархизма. Настроение у всех было не из радостных.

– Батько, восемь тысяч наших уже вернулись, – попытался поднять дух присутствующих Щусь. – Та григорьевцев одинадцать тысяч… Роздобыть бы патронов – и айда на левый берег ослобонять Гуляйполе!

Наступило молчание. Черныш, постукивая по карте карандашом, смотрел на Щуся как на весельчака на поминках.

– Какое Гуляйполе! О чем ты, Федос? Шкуро по нашему уезду гуляет. Слащёв из Крыма вырвался, с этой стороны нас зажмет. Алексеевцы опять же. А у нас на возах уже сколько раненых! И практически нет боеприпасов…

В классе наступила гнетущая тишина. Сидели, думали.

Затянувшееся тяжелое молчание прервал запыхавшийся, растерзанный Тимошенко. Он ворвался в помещение, неся с собой дыхание недавнего боя и бегства.

– Батько! – выкрикнул он, стаскивая и сминая порванную фуражку. – Вели расстрелять! Обошли нас алексеевцы, зажали! Пока моглы – отбивались. А потом… потом боезапас кончився, пушки взорвалы, людскых потерь, правда, немае… Удирали, як зайци…

– Сидай, – не глядя на пушкаря, сказал Махно. – Не ты один – все мы скоро тикать будем, як зайцы. Не знаю только, куда? – Он царапал стол, усиленно размышляя.

– И еще я тебе, батько, гостей привиз, – сказал Павло в наступивший тишине.

– Каких еще гостей?

– Та двох наших нархистов, шо ты в Харьков когдась отправыв. З нымы ще двое.

– Где они?

– В колидори. Позвать?

Нестор сам выскочил в коридор, увидел Зяму Сольского, Волина, обрадовался. Волину пожал руку, Зяму обнял.

– Вот, Нестор Иванович, – торопливо сказал Зяма. – Еле выскользнули из Харькова. Там уже Май-Маевский.

– Этого надо было ожидать. Деникин наступает на Москву. – Нестор перевел вопросительный взгляд на двух незнакомцев.

– Знакомьтесь, Нестор Иванович! – сказал Волин. – Наши товарищи из анархистского «Набата».

– Те́пер, – представился один из набатовцев, тот, что был повыше.

– Барон, – протянул руку второй, округлый, маленький.

– Барон? – усмехнулся Нестор. – Ну, если ты барон, чего ж от своих сбежал?

Продолжая разговаривать, они вновь вернулись в класс, где заседал совет.

– Собираються, собираються наши, – повеселевшим голосом сказал Махно и указал на Сольского и Волина. – С этими мы уже огонь и воду прошли… А это— двое новеньких. У одного, правда, фамилия подозрительна. Барон.

– Это псевдоним, – пояснил Зяма, уже полностью пришедший в себя после смертельного бегства от алексеевской конницы. – А звать его Арон.

– Ну и добре, – усмехнулся батько. – Добре, шо Арон, а не Барон… черти б вас побрали с вашими псевдонимами. Я от як был Махно, так и остался Махно… А что такое «Тепер»? У россиян це «сейчас». Тоже псевдоним?

– Псевдоним, – подтвердил Исаак Тéпер.

– Лучшие перья анархии! – поспешил успокоить батьку Волин. – Пишут на страх врагу, на радость анархистам. И ораторы замечательные. Зажигают!

– Садитесь, ораторы! – сказал Нестор. – У нас тут серьезный совет. Сейчас или теперь, Барон чи Арон, а белая конница зажимает нас. Может такое случиться, шо она из всех нас гусиные перья сделает, а может быть, и пух…

Нестор вновь склонился к карте.