Город и псы. Зеленый Дом

– Какие вы милые люди, – сказал сержант. – В Санта-Мария-де-Ньеве говорят, что Ньевесы бирюки, ни с кем не общаются. А между тем, сеньора, за все время, что я здесь, вы первые пригласили меня к себе.

– Это потому, что никто не любит жандармов, сержант, – сказала Лалита. – Вы ведь знаете, какие они. Заводят шашни с девушками, а потом бросают их беременными и переводятся в другое место.

– Тогда почему же ты хочешь женить сержанта на Бонифации? – сказал Ньевес. – Одно с другим не вяжется.

– Не ты ли мне говорил, что сержант – совсем другой человек? – сказала Лалита. – Хотя кто его знает, верно ли это.

– Верно, сеньора, – сказал сержант. – Я человек честный, добрый христианин, как здесь говорят. А уж друзья могут на меня положиться как на каменную стену. Я вам очень благодарен, дон Адриан, правда, мне очень хорошо у вас в доме.

– Всегда будем вам рады, – сказал Ньевес. – Приходите проведать Бонифацию. Но не вздумайте ухаживать за Лалитой, потому что я очень ревнив.

– Вполне понятно, дон Адриан, – сказал сержант. – Сеньора так хороша собой, что на вашем месте я бы тоже ее ревновал.

– Вы очень любезны, сержант, – сказала Лалита. – Но я понимаю, что вы говорите это просто так, теперь меня уже не назовешь красивой. Вот в молодости – да, я была хорошенькая.

– Да ведь вы и сейчас еще совсем молоденькая, – сказал сержант.

– Как бы чего не вышло, – сказал Ньевес. – Лучше не приходите, когда меня нет дома, сержант.

На ферме все лаяли собаки, и время от времени слышались голоса детей. Вокруг лампы, заправленной смолой, кружились мотыльки, Ньевес и сержант пили, болтали и шутили, как вдруг – лоцман Ньевес! – и все трое повернули голову в ту сторону, где шелестела листва прибрежных деревьев: тропинку, которая вела к Санта-Мария-де- Ньеве, не было видно в темноте. Лоцман Ньевес! И сержант – это Тяжеловес, вот не было печали, что ему нужно, чего он беспокоит его в такое время, дон Адриан. Дети вбежали на террасу. Акилино подошел к лоцману и тихо сказал ему, что его зовут.

– Похоже, надо куда-то ехать, сержант, – сказал лоцман Ньевес.

– Да он, наверное, пьян, – сказал сержант. – Не слушайте его. Тяжеловес, как выпьет, так начинает дурить.

Ступеньки крылечка заскрипели, и за спиной Акилино выросла массивная фигура Тяжеловеса – вот он где, господин сержант, наконец-то он его нашел, лейтенант и ребята его везде разыскивают.

– Я не на дежурстве, – проворчал сержант. – Чего они от меня хотят?

– Воспитанниц нашли, – сказал Тяжеловес. – На них наткнулась партия лесорубов поблизости от лагеря, что вверх по реке. Часа два назад в миссию прибыл нарочный. Матери всех подняли на ноги, сержант. Говорят, одна девочка занедужила.

Тяжеловес обмахивался кепи, а Лалита осаждала его вопросами. Лоцман и сержант встали. Вот какая штука, сеньора, надо сейчас же отправляться за ними. Они хотели подождать до утра, но монашенки уговорили дона Фабио и лейтенанта, и сержант: что ж, они ночью поедут? Да, господин сержант, матери боятся, как бы лесорубы не изнасиловали старших девочек.

– Они правы, – сказала Лалита. – Бедняжки, столько дней провести в лесу. Поторопись, Адриан, ступай.

– Что же делать, – сказал лоцман. – Пойду залить газолин в моторку, а вы пока выпейте с сержантом.

– Спасибо, с удовольствием, – сказал Тяжеловес. – Ну и жизнь у нас, верно, сержант? Мне очень жаль, что я прервал ваш ужин.

– Их всех нашли? – послышался голос из хижины. Все посмотрели на окно, в котором вырисовывалась фигура женщины с густыми короткими волосами – лицо ее расплывалось в полутьме.

– Кроме двоих, – сказал Тяжеловес, подавшись к окну. – Тех, что из Чикаиса.

– Почему же они их не привезли вместо того, чтобы присылать нарочного? – сказала Лалита. – Хорошо еще, что их нашли, слава Богу, что нашли.

Им не на чем было привезти их, сеньора, и Тяжеловес с сержантом вглядывались в окно, но женщина уже отодвинулась в сторону, и теперь видно было только краешек лица да темную прядь волос. В нескольких шагах от хижины раздавался голос Адриана Ньевеса, который приказывал детям принести одно, подать другое, и было слышно, как они ходят взад и вперед, пробираясь через папоротник и шлепая по воде. Лалита налила жандармам анисовки, и они выпили – за ваше здоровье, господин сержант, а сержант – за здоровье сеньоры, дурень.

– Значит, лейтенант взвалил на меня эту работенку, – сказал сержант. – Но не один же я отправлюсь за девочками, кто поедет со мной?

– Малыш и я, – сказал Тяжеловес. – И еще одна монашенка.

– Мать Анхелика? – послышался голос из-за перегородки, и они опять обернулись к окну.

– Наверное, – сказал Тяжеловес. – Ведь мать Анхелика разбирается в медицине, она и полечит ту, что занедужила.

– Дайте ей хины, – сказала Лалита. – Но сразу всех вы не перевезете – в лодку не поместятся, придется съездить раза два или три.

– Хорошо, что луна светит, – сказал лоцман Ньевес, подойдя к террасе. – Через полчаса я буду готов.

– Ступай к лейтенанту, Тяжеловес, доложи, что сейчас тронемся, – сказал сержант.