Города и встречи

Зощенко и Шварцу было дано прожить еще много лет, и они сделали многое. Лев Лунц умер совсем молодым, и только в этой юношеской игре ума и воображения отдавал людям все силы своего искрометного таланта и сердца.

14. Мариэтта Шагинян (ее первое появление)[494]

Приезд Мариэтты Шагинян в Петроград или встреча с ней всегда были подобны буре, иногда большой и продолжительной, иногда краткосрочной, но также яростной.

Она приехала в Петроград в 1921 году из Ростова-на-Дону, где встретила Октябрьскую революцию, о которой написала в ближайшие годы в романе «Перемены»[495]. Мариэтта поместилась в гостеприимном Доме искусств, а так как все помещения были заняты, то ей отдали так называемую «баню купца Елисеева», которая состояла из большой круглой, диаметром метров в 50 комнаты, центр которой занимал бассейн, в то время сухой и пустой, а по его краям тянулось пространство, метра в два ширины, окруженное вдоль стен широкими мягкими оттоманками, непрерывной полосой тянущимися вдоль стен, — в сущности, это была одна оттоманка. Из этой комнаты дверь вела в предбанник и маленькую раздевальную.

В раздевальной поместилась мама Мариэтты[496]

, небольшая седая старушка с пронзительными черными глазами, решительным характером и совершенно глухая. Домом управляла мама, а Мариэтта и ее сестра Лина, которая была очень талантливым скульптором — она училась у Матвеева, жили в «бассейной комнате», на оттоманках. У входа в предбанник стояли два шкафа, перенесенные сюда из каких-то других помещений того же дома, забитые иностранными детскими книгами. Дочка Мариэтты, Мирель, которой было тогда года два, помещалась вместе с бабушкой, а муж Мариэтты Яков Самсонович, по прозванию Джим[497], находился неведомо где, на юге России, и Мариэтта редко вспоминала о нем. Появился он где-то около 1924 года, а раньше никто из нас его не видел.

Мариэтта, как и ее мать, тоже плохо слышала, в их семье глухота передавалась по женской линии и проявлялась после рождения первого ребенка. Но Мариэтта никогда не говорила, что глухота ей мешает, хотя вначале, когда у нее еще не было слухового аппарата, а она обходилась трубкой, мы просто кричали ей в ухо. Мы так привыкли к этому крику, что после разговора с нею долго продолжали кричать в разговоре с любым собеседником.

Мариэтта сразу же подружилась с жившими в том же елисеевском доме «серапионами». Она стала непременным членом наших собраний — как литературных, так и развлекательных, включая «живое кино», в котором актерами были зрители, а организаторами Лунц, Шварц и Зощенко. Если кто-либо из исполнителей по неловкости, неумению или нерасторопности плохо играл свою импровизационную роль, требующую большой находчивости и самообладания, то режиссер Евгений Шварц, он же один из авторов сценария и бессменный конферансье, немедленно приходил к нему на помощь, поворачивал сюжет в нужном направлении, приводил его в конце концов к нужной развязке. Зал восторженно встречал прелестные тонкие остроты Жени Шварца и необычайно быстрый темп игры, имитирующий стремительное мелькание кадров на экране.

Мариэтта была одной из самых увлекающихся зрительниц — да и не одна она: приходили люди со всего города, из университета, художественных школ, литературных объединений… Это были необычайные вечера, где в холодном полутемном зале, порой при свете керосиновых ламп или свечей, после трудовой недели мы хохотали от души. Мало уже осталось тех, кто принимал участие в этих сборищах и играх, и почти все забыли многое. И я тоже многое забыла. Пыталась подкрепить свои воспоминания беседой с теми, кто когда-то был зрителем или участником нашего «живого кино», но оказалось, что они помнят не больше меня.

15. Литературная студия ДИСКа.

Михаил Леонидович Лозинский[498]

Те годы, когда живется сытно и удобно, не всегда содействуют расцвету умственной жизни. В первые годы после революции было мало хлеба, а сахару мы не видели, — его давали только детям по «осьмушке» фунта на карточку. Рабочие тяжелого физического труда получали по 3/4 фунта хлеба, плохо выпеченного пополам с картошкой. Во вредных цехах заводов, огневых и пыльных, рабочим выдавали по бутылке молока на два дня. Работники умственного труда не имели никаких привилегий. Меньше, чем они, получали только семьи служащих: их называли иждивенцами.

Среди постоянных посетителей Литературной студии Дома искусств больше всего было иждивенцев, учащихся средних школ Петрограда и первокурсников университета, не получавших тогда стипендии, берущихся за любую «подходящую» работу. А работу получить было трудно: перед зданием на Кронверкском проспекте, где помещалась Биржа труда, с ночи выстраивалась большая очередь безработных — молодых и старых.