Гостиница тринадцати повешенных

– С вашего позволения, сударыня, я пойду, – сказал он тогда.

– Как! – промолвила она. – Вы уже уходите, господин де Лафемас? Но почему?

Физиономия командира ловкачей ясно отвечала за него: «Да потому, что мне здесь больше нечего делать, так как кто-то другой вырывает вас из моего общества!»

– Ну нет, вам не следует уходить! – живо возразила Татьяна. – Не следует… по крайней мере, до тех пор, пока я не переговорю с этим молодым человеком! Это родственник графа де Шале.

– Родственник графа де Шале?

– Да, адвокат, некто Фирмен Лапрад.

– Фирмен Лапрад… не знаю такого.

– Но я знаю… и не знаю почему, но думаю, он может быть нам полезен… даже очень полезен. Полноте, господин де Лафемас! Даже если в вашей охоте станет на одну гончую больше, это никак не отразится на вашем вознаграждении… Ради подобной перспективы можно ведь пожертвовать получасом вашего драгоценного времени, не так ли?

Лафемас поклонился.

– Разумеется, сударыня.

– Посидите же здесь. Катя, подай прохладительных напитков господину де Лафемасу.

С этими словами Татьяна быстро вышла из гостиной.

Объясним в нескольких строках отношения, существовавшие между Татьяной Илич, московиткой, и Фирменом Лапрадом, адвокатом.

Ближе к концу 1625 года, предшествовавшего тому, в котором происходит наша история, в сентябре месяце, однажды под вечер, Фирмен Лапрад, гуляя по уединенным дорожкам Кур-ла-Рен, сделал находку, ценность которой заставила его поспешно вернуться домой, где, запершись в своей комнате, он мог рассмотреть ее более свободно.

То был миниатюрный портрет работы Мишеля Кастелло, усыпанный крупными бриллиантами, блеск которых при огне в первую минуту совершенно ослепил молодого человека. Но когда он, так сказать, упился этим сиянием, то его глаза остановились на самом изображении…

– Да это же граф де Шале! – вскричал он.

И он не ошибался. То был действительно портрет графа Анри де Шале, которого Фирмен Лапрад – будучи тогда еще скромным студентом, – знал лишь в лицо, так как никогда бы не осмелился без представления заговорить со столь важной особой!

На оборотной стороне этого портрета, на слоновой кости пластинке, золотыми буквами были выгравированы имя и дата:

Анри.

15 февраля 1625 года.

Чуть ниже – другое имя:

Татьяна.

И наконец под ним, по-русски, всего одно слово:

Люблю.

Люблю… Фирмен не знал русского, но в некоторых случаях ум заменяет знания. И, придя на помощь разуму, память студента позволила ему вспомнить о том, что во дворце он слышал о некой проживающей в Париже богатой иностранке, русской, которая была какое-то время любовницей графа Анри де Шале.

«Анри, 15 февраля 1625 года, – говорил он себе, перечитывая. – 15 февраля 1625 года, дорогая для Татьяны дата. Вероятно, дата их первого свидания!»

И он понял, что значит: «Люблю».

«Очевидно, этот портрет принадлежит русской даме, – рассуждал он. – Да, только влюбленная и богатая женщина может украсить так предмет своего обожания. Что же мне теперь делать? Отдать его или нет? Во всяком случае, лучше отдать, – решил он. – Если более уже не любят, то все-таки будут признательны за возвращение дорогих бриллиантов, а эта признательность, может быть, будет для меня гораздо выгоднее той суммы, какую я выручу от продажи этих камней. Но если все еще любят? Татьяна Илич богата, а следовательно, и могущественна. Конечно, я рассчитываю на протекцию графа де Шале… но кто поручится, что мне удастся ее добиться? Тогда как, заработав важной услугой расположение этой женщины… Впрочем, если ее и не любят уже, но она любит, то не имеет ли наше положение сходства? А кто знает, какие последствия могут произойти от симпатии двух оскорбленных сердец? Не говорили ли мне также, что она занимается магией, эта русская? Подумаешь! В магию я, конечно, не верю… но верю в ученость… в отмщение. Да и к чему мне красть эти бриллианты, когда в моем распоряжении гораздо больше золота, чем я трачу! Определенно, признательность этой дамы даст мне больше, чем могли бы дать эти камни. Завтра же отнесу этот портрет».

И с этим решением Фирмен Лапрад, зажав портрет в кулаке, улегся и безмятежно уснул.

Наутро, наведя справки об адресе русской, он предстал перед Татьяной Илич.

Она же провела самую мучительную ночь, горюя о потере дорогого для нее украшения.

Утром, при докладе о незнакомце, желающем ее видеть, Татьяна, объятая неким тайным предчувствием, велела немедленно провести его к ней.

Первое, что бросилось ей в глаза, был футляр, который Фирмен Лапрад держал в руке.

– Ах! – вскричала она, подбегая к молодому человеку. – Кто бы вы ни были, даже если вы сын палача, клянусь, что отныне я ваш преданный друг! Даже если вы попросите у меня награды, вдвое большей, чем стоит эта вещь, клянусь, я дам вам ее.

«Вот как! – подумал Фирмен Лапрад. – Она все еще любит… следовательно, можно рассчитывать и на признательность!»