Говори

Потому что Игорь молил, угрожал, уговаривал. Требовал отпустить ее. Тогда, там, не здесь и не сейчас, Стас держал двумя руками подушку и готовился накрыть этой подушкой ее лицо, а она не возражала совсем, лежала меж его коленями навзничь и смотрела, внимательно и молча, и даже когда он накрыл синтепоновым мякишем ее лицо, ее руки сжимались на простынях, она широко развела руки, чтобы и в этом не помешать ему, Стасу.

Потому что Стас убил Анну.

Потому что Анна мертвая.

* * *

Утро. Пока они втроем идут по длинному коридору, кажется, что все хорошо. Но уже на пороге врачебного кабинета Стаса начинает трясти. Его трясет так, что он не может стоять ровно. Надо двигаться вперед, но они вынуждены стоять втроем, тесно примыкающим друг к другу строем – две статуи и один трясущийся Стас. Влад смотрит на Евгения так, как будто видит впервые, смотрит и все никак наглядеться не может, а Евгений хмурится и пытается удержать Стаса в вертикальном положении. И если постепенно дотолкать заключенного до весов еще хоть как-то удается, то устоять на них Стас не способен. Остается только взывать к его благоразумию.

Ведь если неправильно рассчитать вес, умирать будет больно.

– Если неправильно рассчитать вес, умирать будет больно, – жестко говорит Евгений.

Стас сгибается пополам и блюет ему на ботинки.

Влад охает и бежит за тряпкой, и они остаются наедине.

– Все пройдет очень быстро, – уже мягче начинает Евгений. – Восемь секунд, если нормально взвесимся и зафиксируем подсчеты. Почти не больно. Я говорил, что это плохая идея, но раз уж ты пожелал вешаться, значит, будет повешение. Встань на весы, Стас, и стой нормально. Это. Очень. Важно.

Стас спрашивает, кому это важно. Но в ответ получает лишь усталое качание головой и руку, помогающую ему ровно стоять на весах.

* * *

После взвешивания вдруг доходит – это уже сейчас. Почти сейчас. И это так ужасно несправедливо, что Стас начинает плакать. Он ведь живой, с живыми нельзя так. Убирать. Умерщвлять. А до того он никогда не думал о смерти. Все, что приходило ему в голову, – жизнь, как простой путь от А до Б, где А – начало пути, а Б – финальная ленточка. А дальше там что – совершенно не важно, пока ты молод и проходишь эту самую дорогу. Некоторые люди живут как в порядке эксперимента

. Такое можно было бы сказать и о Стасе.

Стас совершенно не думает об Анне, о том, как отнял у нее жизнь – так получилось. Но нельзя же насильно отнимать теперь жизнь у него. Он молод, он здоров, ему совсем не пора. Это так нечестно и несправедливо, что плач его становится простым и наивным, почти детским.

– Никакой справедливости, – доносится из-за стенки.

Это сосед, которого Стас никогда не видел, человек, которого не любит охранник Евгений. Стас вслушивается в хриплый невидимый голос и отвлекается от плача.

…В раю нет правых и виноватых. В раю нет шишек и деревьев. Время теперь идет так медленно, каждое слово – камешек, падающий на дно колодца, в котором совсем не вода. Можно ли таким образом засы́пать весь колодец?

Всего два слова, они, как ключ от всех дверей, они отопрут любую камеру. Прости меня

 – вложить в уши и рот Богу, и все, все. Истинный праведник – тот, кто, опустившись на самое дно, потянется затем наверх. Есть ли дно ниже, чем то, где они оказались? Сама земля уже не в силах их носить, их убирают из этой реальности насильно. Но это не страшно, ничего не страшно, если в последнюю минуту вскочить на подножку несущегося поезда, если поменять лагерь, сменить легион на ангельский сонм.

Мы все – живые. Чем отличается жизнь Стаса от жизни той, кого он умертвил? Не хочешь – заставим, не знаешь – научим. «Покайся», – шепчет голос, и Стас честно пытается это сделать.

* * *

Эти встречи похожи на подачки, никогда до конца не ясно, когда произойдет следующая. Когда он уходил, он оставил брату и Тане квартиру. Теперь он живет здесь, и Таня здесь не бывает никогда. Игорь – бывает.

Большую темную квартиру ему выдали на службе, Женя же приравнивается к военным. Его библиотека огромна. Стоимость подобного собрания колоссальна – книги на русском языке, есть экземпляры не только нулевых и даже девяностых, но и шестидесятых годов. Она занимает целую комнату. Еще комната – кухня. Ванна и туалет. Спальни нет, Женя почти не спит, иногда присаживается в кресло в углу библиотеки и прикрывает глаза. Так и сидит после отбоя до начала нового рабочего дня. Ему хватает.

Игорь думает, что если бы он мог кого-то любить, то есть – если бы был способен на это чувство, он любил бы брата. Есть люди, живущие на такой глубине реальности, что им становится видно изнанку мира. А есть те, кто плавает на поверхности, душа, которая видит солнце сквозь чистую воду.