Говори

Парадоксально, но часто именно телесное в антиутопии служит возбудителем духовного. Большое внимание в ней отводится чувственности и даже эротичности.

Существуя в рамках «режима», герой может проявить свое «я» только в личной жизни. При этом традиционная, «легальная» любовь в социуме антиутопии часто может быть нелегальной, запретной и даже извращенной, ее заменяет доведенная до абсолюта любовь к государству. Таким образом в отношениях гражданина и государства возникает эротический подтекст, имеющий садомазохистский оттенок.

Основа садомазохизма как психосексуальной культуры – эротический обмен властью. В то время как физиологически садомазохистские практики повышают уровень сексуального возбуждения человека за счет нарушения общепринятых условий и табу, психологически удовольствие и облегчение происходит за счет уничтожения собственного «я» как попытки избежать или преодолеть собственное бессилие, а также за счет попытки стать частью чего-то большего, чем ты сам, принадлежать чему-то. А значит, стать значимее и сильнее.

Этим большим совсем не обязательно должен быть другой человек. Это может быть идея, бог, нация, государство.

Становясь частью какой-либо мощной силы, которая восхищает человека и в которую он верит, человек отрекается от себя, своей воли и свободы, но приобретает новую, идентифицируя себя с этим «большим», становясь мощнее, но утрачивая при этом свое «я».

Хотя внешне садизм и мазохизм кажутся противоположными и взаимоисключающими, они существуют в постоянном симбиозе, в полной зависимости друг от друга. Их основа – одна и та же неспособность выдержать собственное одиночество и беспомощность и одна и та же потребность стать «чем-то большим, чем я». Достигается она по-разному – в растворении во внешней силе либо во включении, принятии в себя другого человека, перенимая таким образом силу и значимость, которой изначально могло не быть у обоих.

«Бунт как элемент системы» – частый мотив антиутопии, при этом этот бунт можно трактовать как садомазохистскую игру «личность/государство»[3].

«Тоталитарные системы имеют четкий внутренний стержень, не давая возможности опрокинуться в ту или иную сторону. В социуме взаимно направленные садизм и мазохизм структурируют репрессивный псевдокарнавал, ибо карнавальное внимание к человеческому низу, к телу, и телесным “низким” наслаждениям приводит в репрессивном пространстве к гипертрофии садомазохистских тенденций. Как правило, социальный конфликт зависит в этом случае только от поведенческого типа толпы, так как власть никогда не в состоянии умерить своих садистских наклонностей»[4].

В рамках садизма страх смерти используется для получения удовольствия. А сам страх, в свою очередь, – это сердце и каркас любой антиутопии – от инструмента контроля над личностью до орудия насилия над массами. Человек не может жить в постоянном невыносимом страхе – и в конце концов начинает получать удовольствие как в унижении перед властью, так и с обратной стороны, со стороны той самой власти – в причинении страданий, контроле и насилии над людьми, которые являются частью антиутопического социума.