Граф Монте Кристо 1 часть

His body seemed to acquire an airy lightness, his perception brightened in a remarkable manner, his senses seemed to redouble their power, the horizon continued to expand; but it was not the gloomy horizon of vague alarms, and which he had seen before he slept, but a blue, transparent, unbounded horizon, with all the blue of the ocean, all the spangles of the sun, all the perfumes of the summer breeze; then, in the midst of the songs of his sailors,-songs so clear and sonorous, that they would have made a divine harmony had their notes been taken down,-he saw the Island of Monte Cristo, no longer as a threatening rock in the midst of the waves, but as an oasis in the desert; then, as his boat drew nearer, the songs became louder, for an enchanting and mysterious harmony rose to heaven, as if some Loreley had decreed to attract a soul thither, or Amphion, the enchanter, intended there to build a city.	Его тело приобрело бесплотную легкость, мысли невыразимо просветлели, чувства вдвойне обострились. Г оризонт его все расширялся, но не тот мрачный горизонт, который он видел наяву и в котором чувствовал какую-то смутную угрозу, а голубой, прозрачный необозримый, в лазури моря, в блеске солнца, в благоухании ветра. Потом, под звуки песен своих матросов, звуки столь чистые и прозрачные, что они составили бы божественную мелодию, если бы удалось их записать, он увидел, как перед ним встает остров Монте-Кристо, но не грозным утесом на волнах, а оазисом в пустыне; чем ближе подходила лодка, тем шире разливалось пение, ибо с острова к небесам неслась таинственная и волшебная мелодия, словно некая Лорелея хотела завлечь рыбака или чародей Амфион - воздвигнуть там город.
At length the boat touched the shore, but without effort, without shock, as lips touch lips; and he entered the grotto amidst continued strains of most delicious melody.	Наконец лодка коснулась берега, но без усилий, без толчка, как губы прикасаются к губам, и он вошел в пещеру, а чарующая музыка все не умолкала.
He descended, or rather seemed to descend, several steps, inhaling the fresh and balmy air, like that which may be supposed to reign around the grotto of Circe, formed from such perfumes as set the mind a dreaming, and such fires as burn the very senses; and he saw again all he had seen before his sleep, from Sinbad, his singular host, to Ali, the mute attendant; then all seemed to fade away and become confused before his eyes, like the last shadows of the magic lantern before it is extinguished, and he was again in the chamber of statues, lighted only by one of those pale and antique lamps which watch in the dead of the night over the sleep of pleasure.	Он спустился, или, вернее, ему показалось, что он спускается по ступеням, вдыхая свежий благовонный воздух, подобный тому, который веял вокруг грота Цирцеи, напоенный таким благоуханием, что от него душа растворяется в мечтаниях, насыщенный таким огнем, что от него распаляются чувства; и он увидел все, что с ним было наяву, начиная с Синдбада, своего фантастического хозяина, до Али, немого прислужника; потом все смешалось и исчезло, как последние тени в гаснущем волшебном фонаре, и он очутился в зале со статуями, освещенной одним из тех тусклых светильников, которые у древних охраняли по ночам сон или наслаждение.
They were the same statues, rich in form, in attraction, and poesy, with eyes of fascination, smiles of love, and bright and flowing hair.	То были те же статуи, с пышными формами, сладострастные и в то же время полные поэзии, с магнетическим взглядом, с соблазнительной улыбкой, с пышными кудрями.
They were Phryne, Cleopatra, Messalina, those three celebrated courtesans. Then among them glided like a pure ray, like a Christian angel in the midst of Olympus, one of those chaste figures, those calm shadows, those soft visions, which seemed to veil its virgin brow before these marble wantons.	То были Фрина, Клеопатра, Мессалина, три великие куртизанки; и среди этих бесстыдных видений, подобно чистому лучу, подобно ангелу на языческом Олимпе, возникло целомудренное создание, светлый призрак, стыдливо прячущий от мраморных распутниц свое девственное чело.