Гроздья Рябины

Ну и конечно, заходили в дом на Вокзальной улице. По дороге покупали что что-нибудь вкусное – раннюю клубнику, фрукты или “киевский” торт. И каждый раз их встречали сияющие глаза Светы.

– Ой, Гера, Лерочка! Ну, зачем вы так тратитесь? – радостно встречала их Света, – мама, их надо покормить, они такие худые, особенно Гера, – она усаживалась напротив. – Вы ешьте, ешьте, у мамы борщ такой вкусный! Мама, ты на них посмотри! Это же надо, чтобы дочь была так похожа на папу! Ну, рассказывайте, как вы там живете. Лерочка, ты, конечно, учишься хорошо? Ты такая умница. Гера, у тебя усталый вид! Дина, ты посмотри на него. Наверное, работаешь без меры? И как ты всё успеваешь? Я бы ни за что!

Дина была задумчивой, молчаливой, приветливо-спокойной, Герман иногда ловил ее оценивающие, изучающие взгляды и явственно ощущал ту невидимую черту, которую она проложила между ним и собой. “Она рассматривает меня, как какое-то диковинное насекомое” – он изводился, мучился и страдал.

Теперь все чаще в квартирке у вокзала появлялась Нина, крупная, громогласная, знойная красавица с пугающей энергией. Она всегда приносила с собой пирожные и пирожки – изделия ее мамы, и старательно откармливала ими Германа.

Ездили купаться на Реку вчетвером – Дина с Ниной и Герман с Лерой. Трамвай долго-долго полз по мосту, перенося их на левый берег, и по обе стороны разворачивался простор великой реки, с теплоходами и баржами, деловито снующими вверх и вниз по Реке. Туда, на левый берег город, с его шумом и гвалтом, еще не добрался, можно посидеть в тишине на подостланном половичке, слушая плеск волны и отдаленные звуки реки, переплыть на песчанный, остров в ста метрах от берега и там побродить среди зарослей кустарника. Но отчуждение Дины росло, Герман это чувствовал, точно она решала для себя сложную математическую задачу, он все больше изводился, все больше худел и работал, работал. Он давал себе слово: следующее воскресенье не поедет туда! И едва мог пережить неделю.

Как-то раз в квартире у вокзала появилось новое лицо. Он сидел на табурете посреди комнаты, обреченно закутанный по горло в простыню, и Дина с ножницами и гребенкой, закусив губу, суетилась вокруг него. Что-то больно кольнуло Германа, прямо в сердце.

– О, да у вас тут парикмахерская открылась! Не знал, что среди твоих многочисленных талантов есть такой!

Дина приняла вызов.

– Занимай очередь. Я недорого беру.

– Нет уж, я слишком дорожу своей жизнью.

– Жалкий трус! – в этой шуточной перепалке проступали шипы, они жалили друг друга. Тот, что на табурете, непонимающе вертел головой. – Перестань крутиться, а то на самом деле останешься без носа!

– Я не трус, а осторожный человек. Я не хочу, чтобы моя дочь осталась сиротой.

– Неужели ты считаешь меня такой кровожадной? – сдалась она.

– Не кровожадной, просто от тебя от тебя можно ожидать все, что угодно, – парировал Герман.

– Ну, все, Гена, можешь вставать.

Он был невысоким, каким-то прянично-правильным, растерянно ощупывал свою стриженную голову. Герман протянул руку.

– Герман.

– Геннадий.

Рука была вялой, он не ответил на пожатие, и его взгляд потерялся где-то на подбородке у Германа.

– Света! – позвал Герман, глазами указал на новенького, вопросительно поднял брови. Та понимающе захлопала глазами: потом, потом.

– Так вот, – рассказывала Света, когда Дина ушла проводить Гену, – он маленький начальничек Дины, вот такой вот Геночка, – она кончиком пальца показала, какой он маленький, – её начальник бюро. Он женат, есть ребенок, но ради Дины бросает семью, они собираются уехать вдвоем в Днепродзержинск. Вот такие дела. Ну, что ты, Гера, не расстраивайся, он тебя не стоит, плюнь ты на это. Всё будет хорошо.

В это утро Нины Фоминой почему-то не было на месте. Всё бюро уже чинило карандаши, Анна Трофимовна уже начала судачить с Валентиной, как распахнулась дверь, и впорхнула Нина, всегдашняя золушка, модно и красиво одетая, с подвитыми волосами, порозовевшая от смущения и даже, как потом глубокомысленно заметил Вадим, с помадой на губах! Бюро раскрыло рты и понимающе переглянулось.

– Ба, так это… – начала было Скиданиха, но Валентина молча сунула ей кулак в бок, и та осеклась.

– Нина, ты сегодня просто красавица, – тихонько сказал Герман, Она порозовела еще ярче и уткнулась в чертежи.

В этот день шепотки ползли по всему отделу, и из других бюро приходили, чтобы украдкой посмотреть, что случилось с Нинойфоминой, но Герман с Ниной рядом стойко работали у своих досок, спинами выражая полное презрение к любопытным. Этим вечером Герман не стал задерживаться, как обычно, они вместе ехали на трамвае до вокзала. Как добрые друзья. Болтали всякую чепуху.

– Ты извини, я побежал, у Леры сегодня была контрольная, она меня ждет – не дождётся. До завтра!

Упрямая мысль сверлила Германа – этот Геннадий. Неужели это всё – крушение мечты? В пятницу Герман отпросился у Лёни Резника, ушел с работы пораньше. К концу рабочего дня был у проходной завода шахтной автоматики, караулил Геннадия.

– Отойдем в сторонку, есть разговор.