Гроздья Рябины

– За советом и благословением пришел я к тебе, свя… отец Сергий. Беда жестокая идет на землю русскую. Идет с войском превеликим нечестивый и беззаконный темник татарский Мамай, чтобы пожечь и разорить села и земли русские. Собираю я под руку свою всех русских людей, кто оружие держать может, чтобы отразить нечестивых басурман.

Сверлящие глаза Сергия недвижно уставились на Дмитрия, опутывая его вязкой сетью, лишая движения. подчиняя. Лицо старца, обрамленное черным клобуком, стало отдаляться, уменьшаться в размерах.

– Так ты что же, князь, благословение на смертоубийство и кровопролитие от меня просишь? – тихий голос исходил не из уст Сергия, он рождался где-то за его спиной, где из света лампадки с иконы смотрели на Дмитрия другие глаза – глаза Спасителя. – Не могу я тебя на это благословить.

Усилием воли князь стряхнул с себя наваждение, заговорил горячо:

– Так как же быть, отец Сергий? Смириться и голову преклонить перед Мамаем, отдать людей русских на поругание и гибель? Давеча ночью являлся мне покойный митрополит Алексий, царство ему небесное. Звал меня, манил, будто сказать что-то хотел, да истаял, не сказавши.

– На небесах он ныне, Алексий Бяконт, а помыслы небесные не дано знать людям. Спрашиваешь меня, как быть тебе. Только это твоя забота. На то ты и князь Великий. На то тебя поставил и помазал на княжение Алексий митрополит. У тебя, князь, много бояр-советчиков, а у меня, инока простого, только моленье Богу.

– Что же ты мне на прощанье скажешь, Отче?

– А то скажу, чтобы думы твои были не о гордыне княжеской, а о людях русских. О том, что останутся без кормильцев вловы да сироты. А тебе, князь, решать и действовать, тебе перед Богом и людьми ответ держать.

***

Невесело и неспешно возвращались из обители в Москву дружинники. Не вышел Сергий проводить князя, молча затворил за ним ворота чернец Пересвет. А в Москве ждут благословения Сергия. Что сказать им, тем кому идти на верную смерть? Неспокойно в Москве. Третьего дня поймали заговорщика, что ходил по дворам да подговаривал поклониться Мамаю. Грамоту показывал, будто царь Ордынский Мамай обещает не трогать ни бояр, ни смердов, только чтобы выдали ему князя Дмитрия. Пытали заговорщика, признался он, что подослан из Твери, а грамота та фальшивая. Недовольны бояре, говорят, что положит Великий князь на поле бранном всех кормильцев, оставит вдовами женок, сиротами деток.

Господи, где взять мне силы? Я есьм Твой раб смертный. А ноша эта – нечеловеческая. Помоги и укрепи меня!

Подъезжали уж к Радонежу, как послышался позади топот конский. На взмыленных конях догоняли дружину двое – давний знакомый чернец Пересвет, а с ним товарищ его Ослябя. Только на чернецов оба не похожи. Со шлемами на головах, в латах кожаных, мечами подпоясаны. Подъехали и поклонились князю.

– Благославляет тебя, князь, Преподобный Чудотворец Сергий Радонежский, велел нам с Ослябей нести слово Божие и благословение Сергия в твое войско.

На рысях возвращалась княжеская дружина в Москву а опережая ее, на крыльях молвы летела весть: благословил Преподобный Сергий войско русское на победу над нечестивым царем татарским Мамаем!

2

Ранним утром зазвонили колокола над Москвой. Первым бухнул бльшой колокол на колокольне Ивана Лествичника, и сразу же отозвались ему колокола Чудова монастыря, Спаса на Бору, вступили торжественным звоном Успенский и Архангельский соборы, Покатился набат от Кремника над Китай-городом и Белым городом, докатился до Андронникова монастыря, что на Яузе. Мерно и гулко отмеряли торжественную поступь великие колокола Кремника, подзвонами им отвечали колокола средние, и мелкой вязью вплетались малые колокола монастырей.

Вставай, люд московский, подымайся на поход ратный,

Противу царя нечестивого татарского Мамая,

На защиту земли русской, на защиту веры православной,

Под знамена князя Московского Дмитрия Ивановича.