Гроздья Рябины

Со времени Всехсвятского пожара, а тому пятнадцать лет, не знала Москва такого набата. За это время сильно изменился город. По княжескому велению стали отстраивать Кремник в белом камне. Быстро росла и крепла Москва. Отстроился Китай-город, окружил его Белый город, а за стенами московскими стоят монастыри – Андронников, Данилов, посады и села, великие и малые. Укрепилось и княжество Московское, приросло Галичем, Переславлем, Белозером. Поклонились Москве и Суждаль, и Владимир, и Кострома, и Брянск. Даже непокорная Тверь склонила голову перед Москвой. Идут в Москву, на службу князю Дмитрию Ивановичу удельные князья – литовские Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, Дмитрий Боброк Волынский. Только рязанскому князю Олегу неймется, и готов он хоть с татарами, хоть с язычником Ягайлом Литовским, хоть с самим Нечистым против Москвы идти. И вот теперь зовут колокола московские, поднимают людей русских, и великих, и малых. Надевают московские люди чистые рубахи, обряжаются латами и кольчугами, подпоясываются мечами, вооружаются секирами и самострелами.

У Понкрата женка поднялась далеко до света. С вечера она снарядила опару, поставила в тепло, а рано поутру принялась печь пироги дорожные, и когда Понкрат проснулся, в избе стоял теплый хлебный дух, а чистые рубаха и порты мужнины уже лежали заготовлены.

– Ласточка ты моя, неугомонная! Ну что тебе не спится, не лежится? Зря ты так беспокоишься, я же в близкой дружине князя Дмитрия Ивановича, с княжеского стола кормлюсь.

– Ой, Понкратушка, как же я тебя без пирогов в такую дальнюю дорогу отпущу. Будешь есть и меня поминать. Только ворочайся поскорее, Понкратушка… Я и образок тебе заготовила махонький, в ладанку, на шею, чтобы сохранял да берег тебя, – она повернулась в красный угол. – Пресвятая Богородица, спаси и сохрани его… – и бросилась к Понкрату, повисла на шее, завыла белугой. – Ах ты, свет мой! Да как же я без тебя жить-то буду? Да как я горе мыкать с детьми малыми буду?

– Да что ты, дура, меня хоронишь заживо? Детей побудишь.

А дети уже проснулись, как были в рубашонках, скатились с полатей, повисли на отце, заревели хором.

Превеликий плач, женский и детский, стоял в то утро над Москвой, заглушая звон колокольный. Шли на погибель мужья, отцы, сыновья. Много, много не вернется с сечи, много кормильцев поляжет в сыру землю, много вдов и сирот пойдет по миру, слезами омоется русская земля.

Много веков пройдет, но будет помнится из века в век Мамаево нашествие и сеча великая, в которой полегла тьма народа русского, и будет славиться князь Московский Дмитрий Иванович, что поднял против Мамая русский народ.

Только к полдню иссякли слезы, и потянулись жители Москвы к храму Всех Святых на Кулишках, что выходит на Солянку-дорогу и далее на Коломну. Собирались на молебен прощальный. Служил молебен духовник княжеский Митяй. Перед новой, после пожара отстроенной церковью стоял на коленях князь Московский Дмитрий Иванович, а с ним обочь – воеводы и сотники московские, дружина княжеская и прочий люд, и неслись над преклоненными головами слова молитвы:

– Премилостивый Господи, Боже щедрот Отче всякого утешения! Не отврати лице Твоя от народа Твоего и не посрами чаяния нашего, уповающего на Тя, молимся Тебе и щедроты Твои уповаем. Сохрани под кровом Твоею благости Отчизну нашу, посети ю благостью Твоею… Владыко Господи, услыши нас, молящих Тебе, укрепи силою Твоею Родину нашу, умножи славою ея победами над супостаты, утверди всесильною десницей Твоею державу нашу, сохрани воинство ея, отыми от нас всяк глад и пагубу и избави ны от огня и меча… Во имя Отца и Сына и Святаго духа ныне и присно и во веки веков. Аминь.

– Димитрий, ты убей Бабая, он плохой, Николка боится Бабая. А я молиться боженьке за тебя буду, боженька добрый, он тебе, Димитрий, помогать будет, – в рубище, покрытый струпьями Московский блаженный из пыли дорожной протягивал коленопреклоненному князю тонкие, как прутья, руки.

– Молись за нас, Николка, хорошо молись, и с помощью Божьей одолеем мы врага, обязательно одолеем.

Отзвучали слова молитвы, и пошло мимо храма, по Солянке, к дороге на Коломну, сквозь плотные ряды горожан, московское воинство, чтобы соединиться там, в Коломне, с Серпуховским полком и с воинствами белозерскими, ярославскими, ростовскими, суждальскими и смоленскими. И долго глядели вслед скорбные женские глаза.

***

В Коломне лазутчики донесли, что стоит Мамай с войском за Доном, ждет подкреплений, и идут на встречу с ним Ягайло Литовский и Олег Рязанский.

Не медлил и Дмитрий, шло его войско спешным ходом, останавливаясь только на ночлег. Шли к Дону по широкой дуге, обходя землю Рязанскую. “Чтобы волос с головы рязанца не упал!” – повелел Великий князь. 26 августа переправились через Оку, и в урочище Березуй, что за Окой, соединилось войско Московское с ратями Ольгердовичей, Андрея и Дмитрия. А вскоре вышли к Дону близ устья Непрядвы-реки, стали лагерем. Здесь, на берегу Дона собрал Дмитрий Иванович ратный совет.