Гроздья Рябины

Слева от дороги, невдалеке открылась широкая поляна, застроенная необычными сооружениями. Это был Музей русского деревянного зодчества. Музей под открытым небом. С затопляемых земель Братского, Усть-Илимского и других рукотворных морей сюда свозили, собирали и бережно хранили шедевры, созданные жившим там народом. Высоко в небо топорщился заостенными брёвнами частокол сибирского острога, поодаль – невидная, но добротная рубленая шатровая церковь. А вот и подворье сибиряка. Трехметровый частокол ограды с тяжелыми, окованными железными скрепами воротами (от зверя таёжного, от лихого люда лесного). За воротами – широкий двор, мощеный лиственничными, вполдерева, плахами. Плахи подогнаны плотно, хоть пляши. Слева хозяйственный двор, овин, рига, амбары, справа – хозяйский дом. Кряжистый пятистенок, рубленный в лапу из огромных, в полтора обхвата лиственниц, так, что в щель лезвие ножа не пройдет. За сенями – низкая дверь (не пройдешь, не нагнувшись, не поклонившись, не перекрестив лба). Посредине русская печь с полатями делит эту часть избы на две половины: справа – хозяйская половина, слева – горница. Тут же дверь (опять поклон в пояс) в светлицу – женскую половину дома. Вдоль стен – широкие лавки, прислоненный к печи стоит ухват – вытащить из печи чугун со щами. На столах – деревянные плошки и ложки. Хозяева вышли не надолго, задать корм скотине, сейчас вернутся. Как не похож этот дом на курную, покосившуюся и почерневшую избу тверского крестьянина, где люди и скотина обитали под одной крышей! Дом не украшен затейливым кружевом нижегородской деревянной резьбы. Здесь жил серьезный и суровый народ, подстать сибирской природе, строил просто, основательно, на века. Лиственница сруба не потемнела, а только задубела, засеребрилась от трескучих сибирских морозов.

Что сталось с тобой, со строителем этого семейного гнезда? Может быть, ты ушел в Манчжурию вместе с Белой армией, чтобы не видеть поругание большевиками твоих святынь? Или ты подался с двустволкой в тайгу и пять лет отстреливался там от красных карательных отрядов? А может быть, тебя расстреляли прямо здесь, на этих плахах, когда ты с вилами бросился на продразверсточный отряд, пришедший чтобы отобрать у тебя твой хлеб?

Смолк стук топоров на сибирских просторах, пришел сюда из России

горластый, суетливый люд, перегородил Ангару и Енисей плотинами, затопив тысячи гектаров сибирской кедровой тайги, построил химические и целлюлозные комбинаты, вырубает тайгу. Он живет теперь в панельных пятиэтажках, пьет водку и грязно матерится. Нет, не вернутся в этот дом его хозяева. Тишина стоит над памятниками изчезнувшей цивилизации, тяжелую, свинцовую думу думает Байкал.

База отдыха Ангарского управления была в Степянке, на берегу Байкала. Пили водку и закусывали омулем. Между прочим, рыбка как рыбка, ничего особенного.

– Ну, Димов, и чего это я тебе поверил? Сам не пойму. Но смотри – обманешь меня – не прощу! – напоследок сказал Себякин.

Потом были поездки в Улан-Уде, в Красноярск, Хабаровск, Косомольск-на-Амуре. Выматывающие командировки, когда от смены четырех-пяти часовых поясов день путается с ночью, а голова делается пустой и гулкой, и нужно договариваться, упрашивать, угрожать, обещать, обещать, обешать. И, самое главное, безусловно, кровь из носу,

выполнять обещанное.

5

Жизнь постепенно светлела и налаживалась. Удалось, вопреки и назло Самаркину, прописать в квартире дочь, а затем – стоическое упорство жены и редкое везение – как только ей удалось? – обменять эту квартиру на трехкомнатную в пригороде Минска, конечно, с большой доплатой, но… но это была их надежда вернуться, это был маяк, куда после всех жизненных бурь приплывет их семейный корабль. Обязательно приплывет!

К Новому году Евгений получил по гарантийному письму новую квартиру, и приехала Люся, жена. Квартира была в последнем доме по улице Трубников, дальше начинался промышленный район. Когда задувал юго-восточный ветер, всю улицу Трубников и с ней пол-города накрывал сизый дым от Хромпика, от него не спасали закрываемые окна и двери, от него слезились глаза и першило в горле. А когда ветер дул с юга, ощущался сладковато-трупный запах СУМЗа – Среднеуральского медеплавильного завода.