Гроздья Рябины

Густо усеян Средний Урал заводами – металлургическими, химическими и почтовыми ящиками – таинственными производствами за глухими, высокими заборами, охраняемыми автоматчиками с малиновыми погонами. Низкий поклон тебе, уральский рабочий люд! Ты живешь в этом суровом краю, где зима с тридцатиградусными морозами длится шесть месяцев, а скупое, дождливое лето – два месяца, где воздух отравлен так, что желтеет и вымирает трава. В холодной и скудной земле ты выращиваешь овощи, лишенные солнца и вкуса. Ты питаешься скудной и малосъедобной едой и живешь в жалких, тесных жилищах. Но нет на Руси таких рабочих рук, такой рабочей косточки, как на Урале! Со строгановских и демидовских времен сюда переселяли крестьян из российских деревень. Немецкие управляющие и местные надсмотрщики плетьми и розгами прививали им привычку к труду благородную. Из поколения в поколение передавалась эта привычка, вошедшая в кровь, в генетику уралького народа. Здесь ковалось оружие Победы, отсюда в страшные, голодные послевоенные годы начиналось восстановление разрушенной войной страны.

Невелик ростом и не плечист уральский рабочий, но жилист, и берет он не силой, а упорством, выносливостью и особой сноровкой. Уральский рабочий принцип: начальник, обеспечь нас работой. Деньги мы заработаем сами. Такого Евгений не встречал нигде.

Приехала погостить Люсина бабушка Мокрына. Восьмидесятилетняя баба Мокрына – очень легкий и непосредственный человек. Она похоронила своего мужа – деда Петра, и ее, лишенную опоры, как перекати-поле, подхватил ветер странствий. Баба Мокрына живет понемножку и поперемненно у каждой из своих трех дочерей, не задерживаясь нигде подолгу, а теперь вот дочери послали ее присмотреть, как живет внучка Люська, шо забралась у таку даль, шо тильки на самолете можлыво. Баба Мокрына варила кислэнькие борщики

и проводила часы у телевизора. Ее телевизионным героем был Горбачев. Начиналась Перестройка, шла трансляция Съезда, и Михаил Сергеевич не сходил с экрана. Вечером она делилась своими впечатлениями:

– Вон, той Горбач, говорыть, говорыть, а воны ляпають (аплодируют), он опять говорит, а воны опять ляпають!

– Бабушка, а о чем же он говорил?

Баба Мокрына смущенно прикрывает рот платком.

– Ты я не понимаю, тильки вон говорыть, говорыть, а воны ляпають.

Когда выдавались редкие солнечные дни, баба Мокрына брала стул и садилась у крыльца на улице, наблюдала уличную жизнь. Люся учила ее:

– Бабушка, ты должна запомнить наш адрес – улица Трубников, 44. И еще ты должна запомнить фамилию Жени. Помнишь, я тебе говорила?

Баба Мокрына мучительно пытается вспомнить.

– Ой, забыла… на три буквы..

Люся давится от смеха.

– На какие три буквы? Я же тебе говорила: Димов.

Бабушка машет рукой, – ой, я все равно не запомню.

Скоро она засобиралась:

– Ну, я пойиду. До Катьки.\

– Бабушка, ну поживите еще немного.

– Ни, нэ можу. Пойиду.

Началась зима, и Евгений стал на лыжи. Лыжи всегда были его страстью. В субботу приходилось бывать на заводе, подобрать незаконченные дела, посмотреть, как идет у Злоказова, а в воскресенье… Горячее нетерпенье охватывало с утра, а часам к десяти Люся милостиво отпускала его:

– Ладно уж, иди, а то совсем измаялся.

Теперь быстро намазать лыжи и – в лес. Урал – лыжный край, в выходные население, и старый, и малый выходит на лыжные трассы.

О, счастье свидания с зимним лесом! Ты уже разогрелся, стянул ветровку, завязал ее узлом на поясе и пошел, пошел! Морозец градусов пятнадцать горячит лицо, а ты в легкой рубашке мчишь по лыжне. Руки, ноги, всё тело работают слаженно, наступает восторг и упоение от движения-полета. Сказочной красоты лес обступает тебя, а лапы елей затевают веселую игру, норовя сыпануть за шиворот пригоршню снега. Ты пригибаешься, уворачиваешься, но всё равно получаешь свою порцию. Лыжня вдруг срывается вниз, и ты, низко пригнувшись, собираешься в тугой комок. Только устоять в этом свисте ветра, не кувыркнуться в сугроб справа! А потом лыжня пошла на подъем, там, на этом тягуне она проверит тебя – что ты за лыжник. И ты работаешь уже во всю свою мочь. Не сбавить скорость, не остановиться, потому что если остановишься, то будешь дальше ползти шагом. Но вот тягун позади, ты выскочил, и перед тобой разворачивается панорама безбрежных лесных далей. Теперь можно на минуту перевести дух, налюбоваться этой невозможной красотой.