Гроздья Рябины

– Владимир Николаевич, скажи мне откровенно: что происходит на заводе? Ты же видишь, как я рвусь, из штанов выпрыгиваю, но чувствую, что ведь не приняли меня за своего! Какая-то настороженность, недовольство. Я понимаю, что кому-то перешел дорогу, кому-то неугоден. Да и ты вот собачишься со всеми, но ведь нельзя только кнутом! Ты же свой, местный, подскажи, как заставить людей работать не за страх, а за совесть.

Панкратов помолчал, затем поднял глаза:

– Нужна водка, Евгений Васильевич, и мужской разговор.

– Шутишь?

– Нет, я серьезно. Мне самому надоело сволочиться со всеми и быть погонялой.

– Ну, ладно, я тебя понял. Пойдешь мимо Слепенки – скажи, чтобы зашел ко мне.

Евгений недавно перевел Слепенко из снабженцев в заместители по общим вопросам, и тот сиял от удовольствия и собственной важности.

– Сергей Михайлович, про тебя говорят, что можешь луну с неба достать.

Слепенко сверкнул золотым зубом.

– Насчет луны не знаю, не пробовал, – скромно потупился он.

– А ящик водки достать слабо?

Слепенко аж подскочил.

– Так ведь сухой закон Горбачев объявил!

– А не было бы сухого закона, и разговора бы не было.

Слепенко, молодой, улыбчивый хитрюга и ловкач, Евгений знает, что он на всякий случай попрежнему поддерживает дружеские отношения с Сениным и выполняет доверительные поручения Турсина, с сомнением оглядел директора. Не ловушка ли это? Вроде нет.

– Ну, если очень нужно, то достану.

– Очень нужно, – директор выгреб из кармана только что полученную зарплату, – ящик водки, соответствующую закуску и к четырем часам автобус к заводоуправлению. Только, сам понимаешь, чтоб ни одна живая душа… Сдачу принесешь.

– Да это понятно, – просиял он, – сделаю всё, Евгений Васильевич, не сомневайтесь!

Откуда, почему у русского человека возникает такое понимание на самом тонком уровне, когда в дело включается водка и закуска, почему в этом случае появляется откровенность и непременно преодолеваются все возможные и невозможные препятствия? Без этого универсального средства – не договориться, ни помириться и не поссориться! Водка сближает людей, развязыват языки. Водка выручала и спасала русского человека в трудную годину. Наркомовские сто грамм и – в атаку! Бутылка водки почему-то всегда ценилась больше, чем деньги, за нее заплаченные.

Брежневские восьмидесятые годы возвели водку в статус государственного инструмента управления обществом, без нее не решалась ни одна проблема на любом уровне. Она была индикатором человеческих отношений. Если ты пьешь со мной, то ты свой, на тебя можно положиться, а если не пьешь, прикрываешься тем, что у тебя печень и давление? Вранье это все про печень, хорошая водка не может повредить никому, просто ты –

не наш человек, и тебе нельзя ни в чем доверять. Когда грянула горбачевско-лигачевская перестройка с ее борьбой за трезвый образ жизни, советское общество оказалось застигнутым врасплох, лишенным универсального средства для общения и решения вопросов. В стране были приняты самые строгие запретительные и заградительные меры, но водку все равно доставали, она возвысилась в ценности, стала жидкой валютой. Труднее всего было членам партии. На партсобраниях они одобряли политику партии, давали зарок жизни без спиртного. Уличенного в употреблении ждали суровые наказания, вплоть до исключения.

Понимал ли Евгений риск, на который шел? Конечно, понимал, и риск был огромен. Но это не было ставкой ва-банк отчаявшегося игрока, это был сильный ход в шахматной партии. И он должен выиграть!

По заводу объявлено: оперативка сегодня переносится на четыре часа. К четырем приемная наполнилась гулом недовольных голосов: издевается директор, это когда же домой попадешь! Евгений вышел из кабинета.

– Сегодня оперативка выездная, выходим, садимся в автобус.

В глубоком молчании автобус выехал за город, свернул на проселок и остановился на поляне, за лесочком. Прямо на траве расстелена скатерть, повариха из столовой расставляет стаканы, бытылки, тарелки с закуской. (Ай да Слепенко, ай да молодец, всё предусмотрел).

– Ну вот что, мужики. Оперативка сегодня без протокола. Давайте поговорим, как нам дальше работать. Я понимаю, что не всем угодил, но такой задачи и не ставилось. Я к вам не напрашивался, меня прислали к вам, чтобы вытащить завод из ямы, в которую он попал. Хочу от вас откровенного разговора. Если вы считаете, что я делаю что-то не так, скажите прямо, а если вы скажете, что я не гожусь вам в директора, то вот моё честное слово, завтра же напишу заявление об уходе, е…тесь без меня. Я себе работу всегда найду. Сергей Михайлович, что сидишь, наливай!

Сразу же возник Панкратов:

– Почему я, как цепная собака, лаюсь со всеми, а вот Валере Ожегову на всё наплевать. Ты когда предъявки во-время приносить будешь?

– Ну вот, чуть что – сразу Ожегов!

– Да ведь тебя в четыре часа как ветром сдуло. Отбыл восемь часов, и домой. А вторую смену, что, мне организовывать?