Мы едем через ночь, такую темную, что, если выключить фары, планета исчезнет. Мы кидаем на задние сиденья обертки от фастфуда. Пару сотен миль назад у нас был мешок для мусора, но в какой-то момент вся задняя часть салона превратилась в мешок для мусора.
Я рассказываю ей о Скае. Я говорю ей, что убийства – его рук дело. Я говорю ей, что мы должны его остановить, но я не знаю как. Физически мне с ним не совладать, а что бы я ни сказала – мне никто не поверит. Идей у меня никаких нет. Мои планы отработаны, я не знаю, что делать дальше. Теперь я – просто движение.
– Позвоните ему, – говорит она.
– Мы не можем, – отвечаю я. – Мы потеряем наше преимущество.
– Какое преимущество? – спрашивает она. – Если вы думаете, что он собирается всех убить, то позвоните ему.
Мы уже проехали Рено по Восьмидесятой, теперь остается только по прямой до побережья, а потом на юг. Я звоню ему с телефона Стеф. Мне с трудом удается попадать в нужные клавиши. Я неуверенно подношу трубку к уху, слышу гудки.
После двух-трех гудков меня перенаправляют в голосовую почту.
– Скай, – говорю я. – Это Линнетт. – Я… мы… где… перезвони мне, пожалуйста.
Я отключаюсь.
– Хорошее было послание, – говорит Стеф. – Я бы наверняка перезвонила. Вы его будто на свиданку приглашаете.
Я изо всех сил давлю на педаль, и движок убаюкивает меня, моя голова откидывается то назад, то вперед.
– Вы знаете, как это должно кончиться, – говорит с пассажирского сиденья Стеф. – Если это все его рук дело, мы его убьем.
– Должен быть и другой способ, – говорю я. – Может быть, я смогу поговорить с ним. Мы все можем идти каждая своим путем и оставить друг друга в покое. Никто не должен умирать. Может быть, мы завершим эту историю счастливым концом.
Я знаю, что несу чушь. Каждое следующее слово с моего языка кажется менее убедительным, чем предыдущее. Она – высокоточная управляемая ракета, а я студент-философ, который проваливает ей устный экзамен.
– Вы подумайте, куда мы едем, – говорит она, когда франшизы «Время тако» уступают место «Нежной зелени»[69]
. – Это все, что нам нужно сделать.– Но как? – спрашиваю я и понимаю: мне следует держать в тайне от нее то, что я совершенно потеряна. Она не должна знать, что я в панике. – Со мной же никто не желает разговаривать! Я не знаю, кому звонить!
К тому времени когда я звоню туда, куда все время боялась позвонить, сияние Сакраменто окрашивает горизонт в оранжевый цвет.
– Кому вы звоните? – спрашивает Стеф с пассажирского места.
– Гарретту.
– А это на кой хер вы делаете? – спрашивает она. Я опускаю глаза, чтобы прикоснуться к «отправить». Колеса уводит в бок.
– Гребаный Христос! – визжит Стеф.
Я роняю телефон и удерживаю машину на дороге. Обогреватель продолжает слать мне в лицо горячий воздух. Футболка на мне промокла от пота настолько, что посерела. В машине пахнет так, словно мы везем сзади мусорный бачок. Я отыскиваю телефон Стефани у себя в паху.
– Подумайте об этом, – говорит Стеф. – Зачем вы ему звоните?
– Он мне поможет, – говорю я.
Она с проворством змеи выхватывает у меня телефон. Я инстинктивно тянусь за ним. У нее преимущество, потому что утренний трафик набирает силу и я не могу оторвать глаз от дороги.
– Вы меня ударили, – рычит она. – Я оказываю вам услугу. Он арестует вас, как только вы позвоните ему с этого телефона.
– Гарретт полностью на моей стороне, – говорю я.
– Вы угнали его машину, – говорит она. – Оставили одного у дороги. Все остальные копы считают, что вы убежали из-под ареста. Вы похитили меня.
– Я готова рискнуть.
– Но не со мной в этой машине, – говорит она. – Он доставит меня домой, и родители запрут меня, и тогда я стану легкой добычей. Если этот тип охотится за вами, то и за мной тоже. Ему… ему придется пройти через мою семейку.
– Хорошо, – говорю я. – Я не буду ему звонить.
– Да и что он может сказать? – спрашивает Стеф. – Вы просмотрели комикс какого-то мальчишки и теперь убеждены, что сын вашего психотерапевта – серийный убийца. Вы хоть представляете, на что это похоже?
Знаки на Сан-Франциско пытаются увести нас на запад, сбить с нашего пути.
– Я знаю, как выглядят основные признаки, – говорю я. – Воображение, тяготеющее к насилию, треугольные зубы. Такие диалоги не могли родиться в голове мальчика. Уж слишком специфичные. Ты сама видела книгу.
– Я видела несколько рисунков маленького мальчика, – говорит она.
– Никто другой и быть не может, – говорю я, и мои слова звучат точно так же, как они звучали, когда я во всем винила доктора Кэрол.
Неужели это никогда не кончится? Неужели всегда будет находиться кто-то, превращающий маленьких мальчиков в монстров? Неужели всегда будут последние девушки? Неужели монстры всегда будут убивать нас? Как пресечь пожирание змеей собственного хвоста?
Стеф смотрит в окно.
– Впереди место отдыха, – говорит она.
– Мы в четырех часах езды от Лос-Анджелеса, – говорю я.