Груз

Эта подробность – аллегория более важного. Стойким оказалось главное наследие. Волны переселенцев, миллионы простонародных выходцев из других краев почти заместили прямых наследников и потомков. Это замещение подпитывает мазохизм рыдальцев о Петербурге. Всем, наверное, доводилось слышать и читать о городе с вынутой (вариант: пересаженной) душой, о городе-призраке, городе-декорации. Жизнь смеется над подобными умствованиями. Петербургский дух, переселяясь в новых людей, продолжает оставаться особым. Так церковь использует священное мирро, привезенное из Святой Земли чуть ли не при Всеволоде Большое Гнездо, 800 лет назад, всякий раз доливая обычного масла, едва сосуд опорожнится наполовину. Это продолжается веками, и святости не убывает. Так не убывает и упрямое свободолюбие петербуржцев.

* * *

Для меня этот город – еще одна, отдельная и полноценная моя жизнь, хотя я провел в нем в сумме едва ли два года. Как нам объяснил мудрый и мрачный Кастанеда, у каждого свое место силы. Правда, человек может прожить долгую жизнь, так и не найдя свое место силы, не догадываясь о нем. На одном из сетевых форумов прочел письмо «Лиды» из-за океана: «Как вспомню Питер, начинаю плакать, и все мне вокруг противно». Кажется, это не просто ностальгия. Слезы и отвращение к окружающему могут говорить о том, что Лида страдает от невозможности припасть к своему месту силы. Ей конечно же не следовало уезжать так далеко и необратимо.

И снова на тему выбывших из телефонных и домовых книг. Сколько людей в XX веке оставили Петроград/Ленинград с расчетом или в надежде вернуться, но не смогли это сделать уже никогда? Миллион, два миллиона? Человека, не знающего нашу историю, подобные цифры потрясут: в большие притягательные города по всему миру люди только приезжают. Приезжают и закрепляются любой ценой, чтобы покинуть их лишь при переселении в лучший мир. Здешний случай особый. Сперва, после семнадцатого года, отсюда бежали, спасая жизнь. Потом были высылки, поначалу как бы умеренные. Они сменились неумеренными. В декабре 1932-го в городах СССР была введена паспортная система и «прописка». Паспорт получил каждый горожанин (но не сельский житель!) и должен был «прописать» его в милиции. А там человеку говорили: «В прописке вам отказано, вы классово чуждый элемент, сын священника, дворянин по матери, окончили гимназию. Значит, сочувствуете контрреволюции. Забирайте свой паспорт и выметайтесь с семьей из Ленинграда в 48 часов. Местом жительства вам назначается Астрахань» (Архангельск, Нижний Тагил, Пенза, Барнаул, Ташкент, Алма-Ата и так далее – и это все в лучшем случае). Второй вал высылок был в начале 1935-го, вслед за убийством Кирова. Два эти вала унесли из города ценнейшее население, не менее сотни тысяч человек, мало кто смог вернуться. Плюс угодившие во времена Большого террора в лагеря и гнившие потом «на поселении». А многие ли вернулись из тех, кто в 1941 году ушли на фронт, уцелели, но вынужденно осели в других краях? Или были отправлены в эвакуацию, чьи дома были разбомблены и исчезли с лица земли? Их разворачивали как «не обеспеченных жилплощадью». Можно ли постичь горе людей, всю оставшуюся жизнь мечтавших о возвращении? Им тоже было невыносимо на новом месте, они тоже плакали. Боюсь, горше, чем Лида.

На этом фоне несколько десятков тысяч, уехавших за последние три с чем-то десятилетия, воспринимаются почти спокойно. Большинство из них уехали добровольно, с радостью и надеждой. Им, наоборот, было тошно здесь. Пытаюсь поставить себя на их место. Тошно им было, видать, настолько, что подстановка не удается, недоумение непреодолимо: как можно уехать из такого города, как можно согласиться жить в стране, где нет такого города? Но пусть и они будут счастливы. Пусть каждому будет хорошо на его месте.

Уверенность, что им уже никогда не увидеть родной город, была присуща, похоже, большинству петербуржцев из эмигрантов первой волны. Людей творческих это толкало к приподнятому слогу:

            …Тысяча пройдет, не повторится,

             Не вернется это никогда.             На земле была одна столица,             Все другое – просто города.

(Георгий Адамович)

Или вот прозаик Илья Сургучев: «И опять перед глазами столица всех столиц, Санкт-Петербург, торжество русского гения и размаха. Набережные, единственные в мире, голубая жирная Нева, морской йодистый воздух, гениальные перспективы, барственность улиц, великодержавная неторопливость жизни…» Из таких фрагментов можно составить целую антологию.