Груз

Весной 1918 года германское командование сделало все, чтобы разбить англо-французские войска до прибытия в Европу по-настоящему крупных вооруженных сил США. В марте – апреле немцы провели операцию с целью прорыва фронта на парижском направлении. Не достигнув решительного перелома событий в свою пользу, они в мае предприняли наступление на других участках фронта. Ценой больших потерь кайзеровской армии удалось продвинуться к Парижу, захватить много пленных и трофеев. Затем, после овладения позициями в районе Суассона, они вышли на дальние (70 км) подступы к Парижу. Пятнадцатого июля началось еще одно, «заключительное» наступление германских войск на французскую столицу. Ее обстреливали из дальнобойной пушки «Колоссаль», бомбили с аэропланов. Чаши весов сходились с аптекарской точностью, однако немецкое продвижение хоть и с огромным трудом, но было остановлено. Эти операции, включая операцию на Марне, стоили Германии исполинских потерь – около миллиона человек. Германии все более не хватило людских резервов. Как и горючего. Оказались исчерпаны вообще все резервы. Солдаты были измотаны и не желали воевать, многие дезертировали. На фронт отправляли подростков.

А ведь после выхода России из войны Германия смогла перебросить на Западный фронт огромные воинские подразделения. Но, как выяснилось, недостаточно огромные. Слишком много дивизий пришлось оставить в «приобретенных» по Брестскому миру Нарве, Двинске, Ковно, Пскове, Гродно, Полоцке, Гомеле, Белгороде, Луганске, Таганроге, Одессе, разместить по всей Украине и Прибалтике, отправить в Крым и, как уже было упомянуто, в Грузию (морем из Крыма). Именно этих дивизий не хватило Людендорфу в его последнем броске, который все-таки мог переломить судьбу Европы. Их отсутствие на французском фронте стало фатальным для немцев и спасительным для Антанты. Кайзеровские политики стали жертвой не только своей традиционной недооценки противника, но и заурядной жадности.

Восьмого августа началось встречное наступление войск Франции, Англии и США под общим командованием французского маршала Фердинанда Фоша. За один день они разгромили 16 дивизий. Немецкие солдаты охотно сдавались в плен. Это был, по словам Людендорфа, «самый черный день германской армии в истории мировой войны». С того дня, когда масштаб разгрома стал известен, у Четверного союза больше не было шанса на победу, это видел каждый. Кровопролитие последних трех месяцев войны было уже окончательно бессмысленным.

И тут мы сталкиваемся с большой загадкой. Именно в эту пору, 27 августа 1918 г. РСФСР заключила («в духе дружелюбного соглашения»

и для «восстановления добрых и доверчивых [именно так. – А.Г.] отношений»

) еще один договор с кайзеровской Германией (https://histdoc.net/history/ru/dobavochnyi_ dogovor_1918.htm). «Добавочный» к Брестскому и притом секретный документ, помимо дополнительной территориальной уступки (на этот раз ленинское руководство признавало, что «отступается от верховной власти над Эстляндией и Лифляндией»

), содержал отдельную «финансовую часть». Ее условия потрясают: РСФСР обязывалась выплатить «для вознаграждения потерпевших от русских мероприятий германцев» 6 миллиардов марок, 55 % из них золотом (245,5 тонн), остальное – кредитными обязательствами и поставками сырья и товаров. В сентябре 1918 г. из Москвы двумя партиями было отправлено 93,5 т золота. В обессилевшую Германию, неспособную покарать за неисполнение договора! На временной границе немецкие контролеры все тщательно проверили и выдали расписки. А уже 29 сентября немецкое верховное командование известило кайзера, что вооруженные силы страны больше не могут продолжать войну. (А оторванный от реальности кайзер Вильгельм II продолжал хлопотать о территориальных приобретениях: всего неделей раньше, 22 сентября 1918 года, он объявил Эстляндию частью Германии, автономным немецким герцогством.)

Сорок дней спустя Германия капитулировала. Лишь это остановило дальнейшие золотые поставки. Что заставило ленинское правительство, которое не было слепо, подписать этот «добавочный договор» и сразу приступить к его выполнению? Почему немцы не включили свои финансовые требования в основной договор, заключенный в Бресте, – когда большевики не глядя подписывали все, что им диктовали немцы? Что изменилось между мартом и августом? Уж не шантажировала ли германская сторона большевиков какими-то разоблачениями? В этом случае уже непринципиальные уступки по Лифляндии и Эстляндии (подтвердившие фактическое положение дел), как и пункты иного свойства (например касающийся Баку) договора от 27 августа, могли быть вставлены просто для разбавления текста. Станет ли когда-нибудь известна истина?