Губерман Игорь

Известно всем, что бедный Фимаумом не блещет. Но и тотумнее бедного Рувима,который полный идиот.

Не спится горячей Нехаме;под матери храп непробудныйНехама мечтает о Хайме,который нахальный, но чудный.

В кругу семейства своегожила прекрасно с мужем Дина,тая от всех, кроме него,что вышла замуж за кретина.

За стойкость в безумной судьбе,за смех, за азарт, за движение —еврей вызывает к себелютое уважение.

КАМЕРНЫЕ ГАРИКИ

Тюремный дневник

Сибирский дневник

Московский дневник

Я взял табак, сложил белье —

к чему ненужные печали?

Сбылось пророчество мое,

и в дверь однажды постучали.

79-й год

Тюремный дневник

Друзьями и покоем дорожилюби, покуда любится, и пей,живущие над пропастью во лжине знают хода участи своей.

И я сказал себе: держись,Господь суров, но прав,нельзя прожить в России жизнь, тюрьмы не повидав.

Попавшись в подлую ловушку,сменив невольно место жительства,кормлюсь, как волк, через кормушкуи охраняюсь, как правительство.

Серебра сигаретного пепланакопился бы холм небольшойза года, пока зрело и крепло все,что есть у меня за душой.

Сбреди воров и алкоголиковсижу я в каменном стакане,и незнакомка между столиковнапрасно ходит в ресторане.Дыша духами и туманами,из кабака идет в кабаки тихо плачет рядом с пьяными,что не найдет меня никак.

В неволе зависть круче тлеети злее травит бытие;в соседней камере светлееи воля ближе из нее.

Думаю я, глядя на собрата —пьяницу, подонка, неудачника, —как его отец кричал когда-то:«Мальчика! Жена родиламальчика!»

Страны моей главнейшая опора —не стройки сумасшедшего размаха,а серая стандартная контора,владеющая ниточками страха.

Как же преуспели эти суки,здесь меня гоняя, как скотину,я теперь до смерти буду рукипри ходьбе закладывать за спину.

Повсюду, где забава и забота,на свете нет страшнее ничего,чем цепкая серьезность идиотаи хмурая старательность его.

Лакомясь тоской и самомнением,не сетуй всуе, милый мой,жизнь постижима лишь в сравнениис болезнью, смертью и тюрьмой.

В объятьях водки и режималежит Россия недвижимо,и только жид, хотя дрожит,но по веревочке бежит.

Еда, товарищи, табак,потом вернусь в семью;я был бы сволочь и дурак,ругая жизнь мою.

Из тюрьмы ощутил я страну —даже сердце на миг во мне замерло —всю подряд в ширину и длинукак одну необъятную камеру.

Прихвачен, как засосанный в трубу,я двигаюсь без жалобы и стона,теперь мою дальнейшую судьбурешит пищеварение закона.

Там, на утраченной свободе,в закатных судорогах дняко мне уныние приходит,а я в тюрьме, и нет меня.