Гулящая

Христя похолодела, увидев хозяина. Долговязый, с большущими рыжими усами, острым крючковатым носом и нахмуренными бровями, из-под которых, словно раскаленные угли, блестели красные, как у кролика, глаза. Одет он был на городской манер: в длинном суконном кафтане, широкой барашковой шапке пирожком, которая, словно сковорода, прикрывала его бычью голову. Его лицо, фигура, походка говорили, что это человек сильный, решительный: ничто его не испугает, ни перед чем не отступит в достижении своих целей. А красные кроличьи глаза выдавали лукавую и ехидную душу: писарская каверзность сочеталась в нем с торгашеским плутовством.

— А это кто, Олена? — сверкнув глазами на Христю, спросил Загнибида свою жену, худощавую молодицу с бледным лицом и голубыми глазами. Казалось, само небо отразилось в ее светлых зрачках.

— Это же новая прислуга, — ответила она тихим, приветливым голосом, словно струны прозвенели.

Загнибида, стоя среди комнаты, бросал быстрые взгляды то на Христю, притаившуюся у порога, то на жену. Так орел с вышины вглядывается в свою добычу, выбирает, какая аппетитней.

Христя, невысокая, с полным румяным лицом, сверкающими глазами, чернобровая, резко отличалась от Олены. Бледная и худая, та походила на увядший цветок, а Христя — на только что распустившийся. У Загнибиды глаза разгорелись, когда он посмотрел на ее стройный стан.

— Насилу дождались вашей милости! — неласково сказал Загнибида. — Ты что так долго собиралась? — еще более неприветливо спросил он.

У Христи от страха зарябило в глазах.

— Петро! — сказала Олена, покачав головой.

Загнибида насмешливо взглянул на Христю, потом на жену и молча пошел в другую комнату.

— Давай, девка, самовар, — сказала Олена и сама начала рыться в шкафу.

Христя не помнит, как выскочила в сени, схватила кипящий самовар и внесла его.

— Туда, туда… В комнату неси, Христя, и поставь его на стол, — распорядилась Олена, вынимая из шкафа чайную посуду.

Христя застала Загнибиду за столом. Откинувшись, он быстро скользил глазами по комнате. Когда Христя вошла, он так и впился в нее своими кроличьими глазами. Ей казалось, что его пронизывающий взгляд проникает до самого ее сердца, мутит душу. Она вся дрожала, самовар дергался в ее руках, и если б не поставила его быстро на стол, то, верно, выпустила бы из рук. Но не могла сдержаться и всхлипнула. Кипяток обжег ее руку, стекая на стол… Она почувствовала невыносимую боль в пальцах, но даже не охнула и виду не показала, только всю ее словно жаром обдало.

Загнибида смотрел на лужицу, образовавшуюся на столе, а Христя стояла ни живая ни мертвая… «Что я наделала? Что мне за это будет?» — думала она. Загнибида молчал. Христя точно окаменела.

— На стол пролила! — тихо сказала хозяйка, входя в комнату. — Возьми тряпку и вытри.

Христя мигом исполнила приказание.

— Проворная! — буркнул ей вслед Загнибида, когда она, управившись, выходила из комнаты.

— Ничего, девка, — сказала Олена.

Больше Христя ничего не слышала. Ожог в пальцах не давал ей покоя. Хотелось кричать от боли, но она боялась даже вздохнуть. Горячие слезы текли из ее глаз. Она то прижимала ошпаренную руку к груди, то прикладывала к губам — боль не унималась. Из комнаты к ней доносился звон посуды и прихлебывание хозяев.

— Налей еще, — уже в четвертый раз сказал Загнибида. — Будто и соленого не ел, а пить хочется.

«Хорошо им, пьют, закусывают, а я от боли места себе не найду!» — думала Христя, тихо всхлипывая.

— Тише… — сказала Олена, прислушиваясь. — Мыши скребутся?

Загнибида не ответил, а Христя больше не могла сдерживаться: когда стало тихо, горькие рыданья вырвались из ее груди.

— Плачет? — спросил Загнибида.

Христя затаила дыхание.

Олена ее окликнула.

— А ее зовут Христя? Христя в монисте! — пошутил Загнибида.

— Христя! — еще раз окликнула ее Олена, не дождавшись ответа.

— Че-е-го? — сквозь слезы отозвалась Христя.

— Это ты плачешь? Иди сюда.

Христя вошла в комнату, заплаканная, придерживая ошпаренную руку.

— Что с тобой? — допытывалась Олена.

— Да ничего! — нетерпеливо ответила Христя и направилась к двери.

— Как ничего? Скажи, почему ты плачешь?

— Пальцы обожгла.

— Чем?

Только Христя собралась ответить, как что-то булькнуло, прыснуло… и раздался оглушительный хохот.

Это Загнибида, хлебнув чай, громко расхохотался.

— Ну, с чего ты? — спросила Олена.

Загнибида смеялся. Его грузное тело колыхалось, а лицо посинело от натуги. Этот хохот острым ножом пронзил сердце Христи. Наконец Загнибида захлебнулся и начал кашлять.

— Да уж знаю! — крикнул он, откашлявшись, и начал рассказывать, как Христя ошпарила руку.

— И терпеливая, да все ж не выдержала! — добавил он, улыбаясь.

Христе еще обидней стало: это над ней он издевается. «Чтоб ты подавился своим смехом, проклятый!» — подумала она, заливаясь слезами.

— Ты бы что-нибудь сделала, глупая. Хоть бы тертой репы приложила, — посоветовала Олена. Выйдя на кухню, она натерла репу и обложила ею покрасневшие пальцы Христи.

Боль немного уменьшилась; хоть и дергает, но уже не так невыносимо. А Загнибида никак не успокоится; на мгновение умолкнет и снова заливается смехом.