Homo cinematographicus, modus visualis

Один полюс национального характера – это мессианство, выразившееся при советской власти в формуле «свобода, равенство, братство», которое должно быть установлено на всей Земле, а, может, даже и на Луне. А второй полюс – это страх перед революционным насилием, переходящим в террор. Ну, и сделали картину про страх. Она не очень получилась. Что-то там было… Я абсолютно не помню этой картины.

А потом уже нужно было снимать диплом, и мы решили сделать такой русский триллер. Тогда у меня, в частности, была идея фикс, что можно соединить зрительское кино с артхаусом – мы видели это в некоторых хороших американских картинах, таких, как «Сияние», например, как «Чужой». «Чужой» – более коммерческая картина (это я имею в виду первую серию Ридли Скотта). А вот «Сияние» и некоторые другие фильмы давали нам какую-то надежду, что мы вот это и сделаем.

Стали думать, я предложил экранизировать «Серый автомобиль» Грина – вещь, которую любил, но, как только мы стали «разминать» материал, выяснилось, что там снимать практически нечего, нужно по новой делать историю, по новой делать фабулу. Собственно говоря, там главное – почему кукла прицепилась к герою рассказа. Без ответа на этот вопрос никак не складывалась фабула.

Олег тогда жил в такой большой квартире в Песках, на Староневском. Я к нему приехал, какое-то время пожил, и как-то на кухне мы придумали, что герой будет дизайнером и что куклу для выставления драгоценностей в магазине он сделает с умирающей девочки. Вот, собственно, все и замкнулось – можно снимать. Тогда уже понятно, что он эту девочку встретит, но это будет не девочка, это будет ожившая его кукла, и будут какие-то странные отношения…

Первый вариант был пятидесятиминутным, и, побей меня Бог, я не знаю, лучше ли он был или хуже вот этого основного варианта, который идет час сорок. Мне кажется, все-таки он был хуже.

Тогда был 1987 год, и наш фильм стал фактически первой ласточка подобного кино. По-моему, первый вариант в 1986-м снят.

Сейчас вот юбилей Говорухина, и говорят, что он создатель русского триллера из-за картины «Десять негритят». Я не знаю… но на самом деле «Господин Оформитель» сделан чуть раньше.

Тогда было замечательное время. Я думаю, что это не только слова стареющего человека – именно, меня (а у стариков всегда: «Знаете, было замечательное время…»), нет. Время было следующее: цензура в стране упала, а прокат еще был. То есть – «малина»! Это продлилось несколько лет, потом все, естественно, завернулось. И нам предложили для большого экрана сделать нечто более помпезное. И мы сделали второй вариант – час сорок – досняли эту картину, нагрузили ее тягучим ритмом арт-кино. Первый ритм пятидесятиминутной картины был такой более живой, что ли… Мы тогда все были очень озабочены «тягучим ритмом», чтобы из «тягучего ритма» рождалось бы какое-то чувство странное.

Сделали вот эту картину, и – бог ты мой! – она вышла в это благословенное время и по ленфильмовским сборам оказалась второй. Первой была какая-то, помню, картина Бортко… Может быть, я ошибаюсь… Или не Бортко… Какая-то была картина, «Блондинка за углом». Может быть, я, честно говоря, путаю. Или «Школьный вальс» – что-то про нимфеток такое… А вторая – наша.

Сборы! Хорошо! Ну, мы, естественно, ни копейки не получили со всех этих сборов, как обычно. Но елы-палы – здорово! А тогда я работал еще параллельно с Александром Николаевичем Сокуровым, моим постоянным соавтором, и мне приснился сон… I had a dream. Dream этот был следующий: какому-то порядочному человеку некие высшие силы вручают карающие функции, карающую способность. Допустим, я приличный человек, и мне дают в руки меч, и я могу скверну из этого мира изгнать. Я вожусь с этим мечом, сначала соглашаюсь, а потом выясняется, что, как только я начну наказывать, сам процесс наказания уже есть некий грех. И я отказываюсь от этого меча. Тогда Ангел Истребления передает его моему врагу – человеку лукавому, двусмысленному и так далее, который начинает с того, что этим мечом рубит меня. Абсолютно притчеобразная история, полностью приснившаяся.

По-моему, я тогда писал «Дни затмения», переписывал сценарий для Саши – надо было срочно запускаться. Какой-то был летний день, Петропавловка… Я Саше рассказываю это, говорю: «Саша, давай. Давай, – говорю, – стронемся в эту сторону. Давай сделаем такую картину – притчу вполне внятную, но ты можешь это делать своими методами». А Саша поначалу очень заинтересовался, а потом как-то юзом, юзом отскочил и попросил меня экранизировать «Госпожу Бовари» Флобера.

Ну и ладно. Отскочил, значит, отскочил. Значит, что-то его насторожило. Я думаю, это на самом деле был один из переломных моментов, потому что, если б он согласился, карьера Александра Николаевича, его фильмы были бы другими. Я не могу сказать, что они были бы лучше. Нет, конечно. Но тут вот был такой момент абсолютно другого кино.