Homo cinematographicus, modus visualis

Сделали «Госпожу Бовари», а я тогда сказал Олегу, что есть такая история. Он говорит: «Все, пиши!» Я написал сценарий. Естественно, никакой цензуры, его сразу приняли. Когда говорят об ужасах советской власти, я всегда спрашиваю: какой именно власти, потому что она была абсолютно неоднородной. Были разные периоды. Тогда была советская власть Горбачева, кино еще финансировалось, но редакторы уже не цеплялись к идеологии. Вот, собственно, и все. Я не помню, сколько стоила в рублях эта картина, может быть, режиссер помнит. Был худсовет, приняли сценарий. Дали деньги, и Олег стал снимать. Снимал он в плане, по-моему, Говорухина и Лунгина, и от съемок у меня ощущение осталось, что мы, в основном, в ресторанах сидели в Питере. Ну вот такая вот нехорошая история. У него была битая «шестерка», у которой не открывалась одна дверь, и мы ездили по этим ресторанам… Тогда в советское время попробуй поешь в каком-то приличном месте – это очень трудно… И – сделали картину.

И когда мы сделали эту картину [ «Посвященный»], вдруг в воздухе запахло грозой – на наших глазах кинотеатры вдруг стали превращаться в мебельные салоны и в магазины подержанных машин. Бог ты мой!.. Все! Амба! Значит, сделали картину, показали на «Ленфильме», и к ней хорошо отнеслись. А проката уже не было! Они отдали кинотеатры в частные руки. Это ведь не при Ельцине случилось, это уже при позднем Горбачеве было, так что тут все на Ельцина валить не надо, хотя его вина большая в том, что произошло. В тех великих «позитивных» переменах его вина неискупна.

А что делать вообще с этой картиной? И вдруг – Бог ты мой! – ее берут на фестиваль в Локарно. Мы обнимаемся. «Все, – я говорю, – Олег, тут у нас „амба“, в Локарно нам нужно взять хоть что-то – хоть „Бронзового леопарда“, хоть „бумажного леопарда“… „Бумажный леопард“ – это что-то из маоизма – „бумажный тигр“… Хоть „пластилинового леопарда“… И все, дело в шляпе, будем двигаться дальше».

А ситуация с кино все хуже и хуже, государство прекращает вообще эту область финансировать. Деньги превращаются в ничто. Вот я получал эти пять тысяч рублей за сценарий, это были хорошие деньги, но они просто так вот – пшик!..

А потом случилось следующее: в Локарно в самый последний момент взяли картину Светы Проскуриной. Забыл название, которое, в общем-то, уже никто и не помнит[139]. Правда, о «Посвященном» тоже мало кто помнит. Взяли Свету… Это был удар, это была интрига, которая популярна в кинематографических кругах. Вместо нашей!.. Света – очень умелый режиссер и т. д. и т. п., моя подружка, но я не хочу давать оценку этой картине… которую взяли…

И после этого Олег уже не оправился. Я был более закаленный, по-видимому. Я работал уже в советское время с конца семидесятых годов… В 1979-м мы с Сашей сделали «Одинокий голос человека». То есть, я десять лет уже проработал. Я многое знал, многое понимал. А для него это – все.

И повисла в воздухе картина. И Олег не опомнился после этого. И когда мы поняли, что все усилия… Что один из лучших моих сценариев просто загремел в тартарары, не состоялся, и когда вторую картину Олега, где мы пытались развить то, что было достигнуто в «Господине оформителе», никто не увидел, потому что в мебельных салонах не будут демонстрировать фильмы… «А что делать дальше?» Родилась идея, которая часто греет всякого рода романтиков от кино (в скобках – дураков) – искать деньги на Западе. «Нам Запад поможет, Запад! Это же ясно!»

Мы решили сделать «Вия», сделать такой «эротический триллер», как сейчас бы это назвали. Я довольно много переписывал этот сценарий. Олег даже пробился к какому-то английскому продюсеру, видимо, ниже средней руки. В общем, ничего сделано не было. И все. После этого Олег стал заниматься я не знаю, чем. И что он сейчас делает, я не знаю. Это как у Асадова – есть какое-то стихотворение, великий советский поэт Асадов: «А чем же она занимается, теперь мне стыдно сказать». Вот что-то такое… Глупость! Ну а я, в общем, поплыл в этом мутном течении сливного бачка.

Олег решил сменить профессию, стать бизнесменом, а меня бизнес никогда не интересовал. Меня ни коммерческое кино в чистом виде не интересует, ни деньги, в общем, не интересуют. И я поплыл… И все девяностые годы, десять лет, то, что я делал – это несколько фильмов, три или четыре, с Александром Николаевичем, с которым я вообще ничего не получал просто… Ну, мало получалось, скажем так. Но как-то концы с концами сводили.