Homo ludens

Мы едем на пароходе уже очень долгоЖаркоОднообразные берегаРокот мотораБуфет с волжским пивом «жигули»Расплавленные солнцеммы лежим на палубеи веселый матроскоторый рядом собирает канатстоит над намипароходомровными зелеными берегамии редкими головкамитаких далекихцерквейНаконец в Мышкине мы выходим

Устраиваемся в гостиницеи идем гулятьНа тихом заросшем кладбище прохладнейи у темно-тяжелой решетки большой старой могилыя пью пароходное пиворастворяя в его теплоте еще более жаркий деньПод вечер мы берем напрокат велосипедыи едем через притихшие сосныс розоватым сквозь них солнцемсмотреть в окрестности какую-то церковьОна бело-голубаяи вокруг нее много-много старушек в черномсогнутые спиныпалкиплаткипоследняя доброта

Таня и Вадик в байдарочном походе, 1968. Архив семьи Паперных

Очень хочется питьВ каком-то доменам из темно-коричневого глиняного кувшинальют ледяное молокоМы немного отдыхаем в лесуи едем к рекечтобы вернуться другой дорогойНеожиданно мне становится плохои приходится сесть на скамейкуоколо забора небольшого домасмотрящего на вечернюю рекуВелосипеды приникли к скамейкебоясь что мы не успеем доехатьЯ лежу на скамейке

а ты сидишь рядомИногда встаешьи наклоняешь темную головук светломупахнущему свежим деревом заборуНадо мной чуть потемневшее небои справа широкая спокойная рекаСовершенно непонятно что со мнойпочему я не могу сдвинуться с местаВедь не могу же я почувствоватьза несколько лет что это наш последний годи это предпоследняя поездкаЧто потом мы будем видеться все режеа еще позже ты покончишь с собойНаконец я могу встатьМы садимся на велосипеды

Ехать по влажному песку берега очень трудноНа песке остаются следы мокрых узких шин.

Виктор Шендерович. Фото предоставлено автором

Виктор Шендерович

Смешно то, что правда

Я был знаком с Зиновием Паперным недолго и шапочно, и он запомнился мне человеком невеселым. Был ли он таким с юных лет, или лицо сложилось в эти черты усилиями эпохи («нас времена три раза били, и способы различны были» – Володин) – не знаю, но давний блеск его главного, навеки классического текста (очень смешного прежде всего) вошел для меня, помню, в явное противоречие с печалью этого лица.

Я ожидал чего-то пободрее.

Я был молод и, по всей видимости, глуповат: лицо Зиновия Самойловича было совершенно классической иллюстрацией к типовому портрету русского сатирика. Много ли веселья вы увидите в лицах Гоголя, Щедрина, Дорошевича, Зощенко?

Умножающий знание умножает скорбь, а сатирик прежде всего точен в знании.

«Смешно то, что правда», – сформулировал блестящий Леонид Лиходеев, товарищ Паперного по оттепельным попыткам преодолеть великую отечественную гравитацию.

Дар увидеть эту правду и раскрыть ее с парадоксального ракурса – и есть, в сущности, дар сатирика.

Зиновий Паперный был, конечно, не только сатириком; он был замечательным литературоведом (черным томиком про чеховские записные книжки я зачитывался в театральной своей юности), но все-таки счет интеллигентным знатокам Чехова идет на дюжины, а автор пародии на Кочетова – совершенно уникален!

Время давно растерло в пыль объект этой пародии, а алмазные формулировки Паперного продолжают сверкать, радуя глаз. Этот короткий текст можно цитировать кусками, а последняя его фраза – про тридцать седьмой год, которого не было… но он будет… – попрежнему заставляет вздрагивать чуткого читателя в нашей метафизической стране.