Homo ludens

“Крепко… поцеловал” – публикуется по рукописи. По смелой догадке некоторых текстологов, следует читать не “крепко”, а во втором варианте “кротко” и в окончательном варианте – не “кротко”, а “кратко меня поцеловал”.

Далее. “И уехал”. Явная ошибка памяти Авдотьи. В год, о котором идет речь, ее муж не уехал, а, наоборот, приехал. Смотри сборник воспоминаний “Жизнь и деятельность А. Я. Панаевой”. Издание Лит. музея. “Звенья”. Звено 25-е. Напрашивается, таким образом, следующее прочтение: “Иван Иванович кратко меня поцеловал и приехал”».

Нет, уж лучше не буду откладывать свои воспоминания.

Недавно один пенсионер опубликовал свои мемуары о Маяковском. Он свидетельствует, что сам Маяковский в ответ на критический отзыв заявил:

– Ничего! Меня ободряет то, что народ назвал меня лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи.

Мои воспоминания написаны по принципу: никогда не откладывай на завтра то, что еще помнишь сегодня.

2. А между тем…

После окончания аспирантуры я поступил в редакцию «Литературной газеты». Из мира предельно академического я попал в мир предельно неакадемический. Представьте себе, что вас освобождают от должности настоятеля кафедрального собора и перебрасывают в какое-нибудь самое развеселенькое заведение (в хорошем смысле слова). До поступления в газету я разговаривал примерно так:

– Добрый день. Что я делаю? Сейчас я завершаю главу – беру стилевую прозаизацию в плане эволюции. Есть кое-какие новации. Кое-что удалось наблюсти. Да, наблюл и при этом соблюл. (Замечу в скобках: разве не в этом сущность научной работы: наблюсти и соблюсти?) Еще предстоит идентификация композиции и пагинация глав об эволюции. Кстати, как вы смотрите с точки зрения текстологической на употребление ромбовидных скобок в случае дописи незаконченных слов в разделе «Varia»? Я много думал об этом, и мне кажется, что все-таки ромбовидные предпочтительнее эллипсовидных.

В редакции газеты меня сразу же со всех сторон обдала совсем иная словесная струя – как в циркулярном душе:

– Здоров, старик! Как твой кусок на 40 строк? Сделал? Рубани 10 строк. Сколько осталось? 30? Серпани еще 50! Что? Всего 30? Ну что ж, остальные доберешь из соседней статьи. Ну, будь! Кстати, хвост Ивановой сдал? Да! Слушаю! Где у вас Бабина? Что там с ней делают? В типографии? До сих пор тискают? Сколько можно!

Да, редакция… Сидишь, бывало, в буфете, рассуждаешь о том о сем, и вдруг подойдет к тебе выпускающий и скажет так интимно на ушко: «Старик, ты вот здесь трепешься, а между прочим сто лет тому назад помер Гоголь». Вскакиваешь как ужаленный, припоминаешь факты истории литературы: действительно, сто лет назад ровно умер Гоголь. И что же? А ничего. Бежишь, звонишь, умоляешь, угрожаешь, диктуешь, негодуешь, и на другой день – все в порядке – полоса: «К столетию со дня рождения Н. В. Гоголя».

Помню первое ответственное задание, полученное мною в газете. Меня и сотрудника раздела внутренней жизни А. М. вызвали к главному редактору, который сказал:

– Друзья! К утру должна быть передовая. Тема: «Литература и жизнь». Единственное требование – она должна быть сказочно красивой, с оттенком некоторой неги. Мобилизуйте ваши психофизические организмы. Работайте так, чтобы было слышно только одно – скрип интеллектов.

А. М., старый газетный волк, даже не волк, а, я бы сказал, зубробизон, принял все это как нечто обычное, я же был тихо ошеломлен грандиозностью поставленной задачи: к утру написать передовую… Литература и жизнь! Сколько людей ломало себе голову на том и на другом.

Я сказал:

– Мы будем работать всю ночь. Едем ко мне. Но сначала пойдем в библиотеку за материалами.

А. М. встретил мое заявление сочувственным смехом:

– Вы слышали? Он собирается работать со мной всю ночь! Вам что, ночью больше делать нечего? Не валяйте дурака. Я вам не нужен, и вы мне не нужны. Я знаю жизнь, но не знаю литературы. Значит, я пишу первую колонку о жизни. Вы знаете литературу, но не знаете жизни. Значит, вы пишете вторую колонку – о литературе. Встречаемся в редакции в 2 ч. 00. Перестукиваем и отдаем шефу. Приветик!

– Но я даже не знаю, с чего начать мою половину!

– А! Он не знает! Начните так: «А между тем…» И дальше валяйте о литературе.

Убитый, я пришел домой. Не поужинав (есть я не мог), не ложась спать (спать я не мог), сел за стол, обмакнул перо и начал писать:

«А между тем наша литература все еще…» Дальше уже пошло.

На следующий день мы соединили наши половинки, и я ахнул: они совпали, одна пришлась к другой тютелька в тютельку. И вот уже на столе главного редактора лежит сказочно красивая передовая с оттенком некоторой неги.

Так началась моя работа в «Литературной газете».

1961

3. Как меня приласкали