Загадка раскрылась, когда мы стали двигаться к выходу. Рядом, в большом банкетном зале шел настоящий, возможно даже мафиозный, банкет. Оборотливый Дон просто приносил нам то, что не съели настоящие гости. Наша еда и вино уже были кем-то один раз оплачены.
Так или иначе, вечер удался! Последнее, что мы видели, был Дон Корлеоне, делающий массаж спины и шеи какой-то даме с банкета. Дама постанывала, а он поглядывал на нас и подмигивал.
Потом мы долго ехали домой в уличной пробке, и они оба, Зяма и Фира, заснули, привычно прислонившись друг к другу головами. У них кончалась темная эпоха советской власти и забрезжил рассвет демократии и капитализма. Таким я его и запомнил – спящим в машине с улыбкой на губах.
Александр Мигдал Владимиру Паперному: «Я не берусь утверждать, что Зяма рассказывал анекдот про сперматозавра именно за этим столом, но это было где-то здесь». Фото Татьяны Мигдал, 2018
Григорий Горин. Архив семьи Паперных
Письмо З. С. Паперному от участников предвыборного собрания местечка Гайсин Винницкой области УССР от 5 апреля 1989 года
Уважаемый Зиновий Самойлович!
Мы, старые жители бывшего местечка Гайсин Винницкой области в количестве 500 человек, оставшихся здесь после революции, двух войн, погромов с обеих сторон и бесконечного дальнейшего развития сельского хозяйства, находясь в настоящий момент в условиях перестройки и демократии, когда тут у нас беспрерывно проходят выборы, но всех начальников вычеркивают, даже тех, кого нет в бюллетенях, решили больше не морочить себе голову и выдвинуть кандидатом Вас, Зяма!
Мы таки подумали, зачем нам кто-то другой со стороны, кого мы не знаем, когда Вас мы знаем с детства, какой Вы были славный хлопчик, и помним папашу Вашего Самуила Лазаревича, мир праху его, какой это был культурный и образованный человек, и преподавал в гимназии словесность, и сына вывел в люди, так что тот живет в Москве и пишет книги про самого Чехова Антона Павловича, которого мы все тоже уважаем и который, мы уверены, согласится стать Вашим доверенным лицом.
Поэтому мы просим Вас не отказываться от нашей просьбы и стать депутатом, а что Вас выберут, это не вопрос, тем более что к нашей просьбе присоединяются и те люди из нашего местечка, которые уже живут не здесь и голосуют за Джорджа Буша, но которые все равно отдают Вам свои голоса по телефону.
Так что если посчитать, что мы договорились, то примите, дорогой Зяма, наше уважение и наш избирательский наказ из трех пунктов.
Пункт первый: чтоб Вы были у нас здоровеньким!
Это главный наказ депутату, потому что мы ж понимаем, какой Вы будете иметь «цоррес» в нашем парламенте и как у вас всех будет болеть голова по вопросу, что же можно сделать с этой страной после того, что уже сделано.
Пункт второй: чтобы все было культурно!
Что мы имеем в виду, что, как есть Вы филолог, доктор наук и сын Самуила Лазаревича, преподавателя гимназии, то Вы сумеете создать в Кремле интеллигентную обстановку, чтоб никто никого не перебивал, не кричал и чтоб отдельные слова произносились правильно, а не говорилось: «нАчать» и «лОжить».
Пункт третий: не забывать своих корней и помнить, что не место красит человека, a местечко!
Это мы про то, что как только Вас изберут, то мы Вас тут же отзовем обратно сюда в Гайсин, чтоб Вы, Зяма, смогли отдохнуть в родных местах, поесть вареников с вишнями и, пользуясь своей депутатской неприкосновенностью, рассказать нам несколько последних анекдотов. Потому что, сами понимаете, жизнь у нас здесь тоже не сахар по талонам, и если уж повезло местечку и в нем вместе с советской властью родился остроумный человек, земляки тоже хотели бы знать, чего это он такой веселый, а она такая грустная.
Григорий Горин и Зиновий Паперный, 1980-е. Архив Э. Паперной
Зиновий Паперный
Зиновий Паперный. Дружеский шарж Иосифа Игина, 1970-е. Архив семьи Паперных
Зиновий Паперный вспоминает, 1960-е. Архив Э. Паперной
Мемуары
1. Когда человек пишет воспоминания?
Тогда, когда он уже больше не способен ни на что, как только писать воспоминания. Он почти ничего не помнит, собственное имя-отчество называет не иначе, как заглянув в свой паспорт, а берется за перо и пишет, что, мол, как сейчас помню, в девяностые годы в театре Корша…
Вот, например, Авдотья Панаева отложила свои воспоминания на самый конец жизни и, разумеется, все напутала. Она, например, пишет: «Иван Иванович крепко меня поцеловал и уехал». Фраза эта в академическом издании сопровождена такими комментариями:
«Иван Иванович – по всей вероятности, муж А. Панаевой. А может, и не муж. Не исключена возможность, что муж, но не А. Панаевой.