Homo ludens

Будет, конечно. И будет именно оттого, что его «не было»…

«Смешно то, что правда». Оно же и ужасно.

Зиновий Паперный в Центральном доме литераторов, 15 апреля 1989. Андрей Турков, Леонид Зорин, Евгения Сахарова, Григорий Горин. Спина Эльдара Рязанова. Архив семьи Паперных

Было время, когда Зиновий Паперный считал себя коммунистом. Старожилы помнят честных коммунистов, и Зиновий Самойлович – один из них. Но советская сатира – борьба «с тем, что мешает нам жить» – была острым грифелем, шедшим по линии партии, и линия эта опасно выходила за пределы литературы: герой разгромного советского фельетона имел основания ждать ареста.

Самым безобидным для цеха случаем был легкий идиотизм, отрефлексированный фигурой куплетиста Велюрова из «Покровских ворот»: «За коммунизм, за дело мира отважно борется сатира…»

Стать советским сатириком у Зиновия Паперного, разумеется, не получилось: божий дар быстро вынес его прочь, за пределы бородатой троицы. Исключение из партии стало для него драмой и несправедливостью, но на самом-то деле первый секретарь МГК КПСС тов. Гришин был абсолютно прав: таким, как Паперный, не было места в их железобетонных рядах!

Больно умный. Слишком честный. Непозволительно, неуправляемо талантливый и свободный.

…Не устаю цитировать Бомарше: «время – честный человек»! Всего-то ничего прошло с тех времен, и вот – нет никакого Гришина (и не было никогда, замечу уже булгаковскими словами).

А Зиновий Паперный – есть.

И память о нем жива, и блеск его интеллекта – с нами, а что лучшая шутка уже полвека летает по родным просторам то безымянной, то ворованной, – так это и есть высшее признание для автора!

А значит, быть по сему, и – «да здравствует все то, благодаря чему мы, несмотря ни на что»!

Александр Мигдал, Принстон. Фото В. Паперного, 2010

Александр Мигдал

Зяма Паперный был моим героем

Отец моего друга Вадика, Зиновий Паперный, был легендарной личностью. Я о нем много слышал анекдотов и сплетен, и он меня восхищал своим талантом и своей свободой. Вслед за моим отцом я презирал условности и мещанские правила советского быта, говорил и делал что вздумается. В этом отношении Зяма Паперный был моим героем. Его острые шутки и эксцентричные поступки ходили по Москве. Мой отец был с ним, конечно, хорошо знаком, но я видел его лишь несколько раз на папиных вечеринках. Увидеть его поближе и понять его я смог только после отъезда в Америку.

Это было начало 90-х, я преподавал в Принстоне, и как-то Вадик попросил нас с моей женой Таней провести вечер с Зямой и Фирой, которые должны были быть в Нью-Йорке проездом. Мы, конечно, согласились и встретили их в Нью-Джерси у каких-то знакомых.

Нам хотелось пустить им пыль в глаза американской экзотикой, и мы потащили их в район «Маленькая Италия». Было время, когда «Крестный отец» был у всех на уме, а Зяме, как выяснилось, не терпелось попасть куда-нибудь, где кутят мафиози.

Мы оставили машину в подземном гараже и пошли искать мафиозный ресторан. У входа в один из ресторанов стоял шеф в белом переднике, вполне похожий на Дона Корлеоне. Он поманил нас пальцем и произнес заговорщическим тоном: «Я совершенно точно знаю, что вам нужно. Следуйте за мной». Мы ничего не поняли, но пошли за ним как под гипнозом. Он привел нас в маленький внутренний дворик и посадил за стол. «Мы вам будем приносить еду и вино, – продолжал он, – а вы будете платить только за то, что съедите и выпьете». И действительно, на наш стол стали прибывать горы удивительных закусок, напитков и горячих блюд.

Сначала осторожно, ожидая подвоха, а потом все более решительно мы накинулись на эти горы еды. Вино лилось рекой, Зяма был в ударе – шутил, рассказывал анекдоты. Один анекдот я запомнил – благодаря артистизму рассказчика:

«В советское учреждение приходит молодая дама. За столом в приемной сидит здоровенный детина с затуманенным взором – ну, сперматозавр, – тут Зяма показал сперматозавра, да так, что мы покатились со смеху. – Хорошо, говорит сперматозавр, сейчас займемся вашим делом, вот пройдите в эту комнату, там нам будет удобнее разговаривать. – Что ж, я пройду, – тут Зяма преобразился в даму и поджал губы, – но прошу учесть, что меня по этому вопросу уже три раза ебали!»

Мы тогда и слыхом не слыхивали про #MeToo и политкорректность, и наши дамы радостно смеялись вместе с мужчинами. Фира глядела на него влюбленными глазами, подкладывала на тарелку кусочки, гладила по руке. Зяма этим явно гордился – они выглядели как счастливая пара. «Женщина по своей структуре должна заботиться», – сказал он смущенно, и это звучало не как мужской шовинизм, а скорее как признание в любви.

Когда же пришел час расплаты, мы с удивлением обнаружили, что Дон Корлеоне поступил с нами так, как если бы мы были членами его мафиозной семьи. Счет был намного меньше, чем можно было предположить.