How Asia Found Herself

Как ни запоздало, но печать Корана в Токио породила в мусульманских регионах Азии надежду на то, что тридцатилетняя мечта об обращении микадо наконец-то осуществится. Даже в далеком Кабуле токийский Коран был отмечен статьей в ведущем афганском журнале. Поскольку две формы самопроекции совпали, афганский автор статьи, Касим Риштийя, выразил надежду, что Япония наконец-то примет ислам. Исследуя вероятность такого счастливого исхода, его статья, опубликованная одновременно с книгой Фазли, представила афганским читателям обзор новейшей истории Японии, в котором ее модернизация рассматривалась в ярко выраженных религиозных терминах. В статье, напоминающей более ранний египетско-арабский взгляд на синто, объяснялось, что император-реформатор Мэйдзи отверг свой божественный статус и рассматривал себя лишь как лидера своего народа. Более того, в рамках своего грандиозного проекта реформ император отправил представителей во все регионы мира, чтобы узнать о "цивилизации" - ключевом слове современного исследования Фазли. Как объясняет Риштийя, император и его эмиссары прекрасно понимали, что "религии Японии того времени - буддизм [будаи], синто [синту] и так далее - основаны на суеверии [хурафат]". В результате в Японию прибыли представители различных мировых религий, хотя исламским миссионерам потребовалось больше времени, чтобы добраться туда. Но теперь ситуация изменилась, продолжал Риштийя, поскольку благодаря совместным усилиям мусульман и японцев Коран наконец-то стал доступен в Японии. В заключение афганской статьи выражалась надежда, что вскоре последует обращение в ислам. Эти надежды получили дальнейшее распространение в обществе, когда афганские статьи о Коране в Японии были переизданы в иранском журнале Payman (Обещание).

Такие религиозные обязательства также определили социальные встречи Фазли в Токио, как с татарами, так и с немногочисленными новообращенными японцами, которые, в свою очередь, сформировали его представление о стране. Среди других верующих, с которыми он столкнулся в мечети, был необычный человек по имени Сабуро, с которым он позже встретился наедине, чтобы выпить чаю. Фазли назвал Сабуро единственным новообращенным японцем в Токио. Это было неверно: другой новообращенный по имени Харун Кузуми помогал обучать команду татарских печатников Курбана Али. Но Фазли был прав, добавив, что в других регионах страны было еще несколько японских мусульман. Он также правильно отметил, что обращение Сабуро в ислам стало результатом его предыдущей научной работы в области исламских исследований; Сабуро был выходцем из востоковедческой среды, как и другие японские новообращенные. Фазли узнал, что Сабуро обратился в ислам после написания статьи об исламе для Японской энциклопедии, в ходе исследования которой он понял, что ислам "учит бесчисленным хорошим вещам", особенно доктрине божественного единства и практике религиозной терпимости.

Однако принятие Сабуро ислама было не просто актом благодарного сочувствия к вере других азиатов, которая, подобно буддизму на исламских языках, полвека назад даже не имела собственного названия на японском. В обращении Сабуро было место и для самопроекции. Указывая на сложную диалектику межазиатского взаимодействия, рассказ о таинственном "Мистаре Субуру" в книге Фазли "Хакикат" ясно дает понять, что это был Симано Сабуро (1893-1982). К моменту встречи Фазли с ним он был офицером разведки, работавшим среди татар на японские спецслужбы более десяти лет. Близкий соратник Котаро Омара Ямаока - еще одного информатора, который, как мы видели, стал первым японцем, достигшим Мекки, - Сабуро получил официальное задание доставить Курбана 'Али в Токио в 1924 году. С тех пор он постоянно присутствовал среди изгнанников в токийской мечети, где Фазли впервые встретился с ним, тихо помогая имперскому самопроецированию Японии на мусульманскую Азию.

Неизвестно, знал ли Фазли о той роли, которую сыграл ряд подобных обращений на службе у японского шпионажа в течение предыдущих тридцати лет. Но он отметил присутствие личного секретаря премьер-министра на одном из татарских ужинов, которые он посещал. В любом случае, по крайней мере потенциально, Сабуро предоставлял Фазли больше информации о жизни Японии, даже если он стоял на некотором расстоянии от синтоистских и буддийских основных течений местного общества.