How Asia Found Herself

Хотя Са'д издавна почитался среди китайских мусульман (часто под именем Ван Кеси), текстовые свидетельства о его связях с Китаем отнюдь не восходят ко временам танского императора Тайцзуна или халифа 'Усмана. Вместо этого история о посольстве Са'да в основном сформировалась в XVIII веке, в частности в "Хуэйхуэй юаньлай" ("Происхождение китайских мусульман"), написанной в 1712 году Лю Саньцзе, выдающимся ученым из Нанкина. В качестве доказательства этой истории Хай привел "Тяньфан чжишэн шилу" ("Правдивые записи о совершенном мудреце ислама"), написанную знаменитым сыном Лю Саньцзе Лю Чжи (ок. 1660-1730), которой он дал арабское название "Сират ан-Наби" ("Биография пророка"). Более нормативное с точки зрения Индии и Ближнего Востока, это название придавало рассказу легитимность. Однако в ранних арабских или китайских источниках нет никаких свидетельств того, что Са'д когда-либо путешествовал вблизи Китая, на что уже указывали различные европейские ученые к моменту написания Хаи.

Будучи посредником между европейской, индийской и китайской моделями написания истории, которые сходились в его жизни, Хай откровенно признавал эту проблему, что побудило его признать в начале раздела о Сааде, что "точная дата прихода ислама - сложный вопрос, и некоторые западные люди говорят, что не существует ни руководящего источника, ни убедительного доказательства". Но, привязав происхождение ислама в Китае к тем самым связям с арабами Западной Азии, которые Хай и его коллеги утверждали, что обновляют, а не создают заново, Са'д стал слишком важным историческим стержнем, чтобы так просто от него отказаться. Ведь Хай не только поставил перед собой задачу исправить представление христианских миссионеров об исламе в Китае, но и пытался продемонстрировать изначальную связь китайских мусульман с чистым арабским источником ислама.

Решение Хая перекликалось с методами его современников-модернистов на родине и индийских учителей в семинарии Надват аль-улама, которые аналогичным образом стремились укрепить формальные исторические свидетельства о ключевых фигурах ранней мусульманской традиции, не жертвуя при этом сутью традиционных повествований. Так, с одной стороны, Хай отбросил более сверхъестественные элементы истории о посольстве Са'да. Наиболее заметным таким элементом была история о предсказательном сне танского императора: как рассказывал Лю Саньцзе в XVIII веке и другие впоследствии, императору приснилось, что крышу его дворца поддерживает фигура в зеленой одежде и белом тюрбане, а после пробуждения он отправил посланников в "западные области", которые привели арабскую свиту Са'да ко двору Тан, откуда они спасли империю от краха. Хай, напротив, предложил разочарованную, хотя и модернизированную версию, представив Са'да как дипломата и миссионера. В основе этого повествования лежала не столько вера в сверхъестественное, сколько технические проблемы, связанные с определением точных дат. Если Хай задался целью оспорить рассказы христианских миссионеров, то в рамках тонкого процесса диалога он закончил тем, что перенял элементы протестантского подхода к религиозной истории в виде методологической критики источников, скептического отношения к чудесам и парадигмы евангельской пропаганды. Именно эту версию китайско-мусульманской истории он передал Индии на языке урду. Недавно переписав свое собственное прошлое в аналогичном протестантском ключе, индийские мусульмане, принимавшие Хая, приняли его рассказ как сопоставимый с их собственной пересмотренной историей.

В последующих главах своей книги Хай проанализировал положение мусульман во время сменявших друг друга династических эпох Китая. Вплоть до маньчжурской эпохи, начавшейся в 1644 году, это была история позитивных отношений между китайскими правителями и их мусульманскими подданными. Но под железной рукой маньчжуров мусульмане были вынуждены начать серию восстаний. К счастью, после революции 1911 года новое националистическое правительство предоставило мусульманам "религиозную и интеллектуальную свободу", что позволило им вместе со своими "соотечественниками" (хамватанун) работать над созданием единства китайской нации. Повторяя националистическое кредо различных китайско-мусульманских современников, Хай завершает свою историю заявлением о том, что прогресс своей страны и своей религиозной общины - это одно и то же.