How Asia Found Herself

Конечно, книги были не единственной формой знаний. Долгожители приобретали непосредственное повседневное знакомство с другими представителями культуры, с которыми они жили в одних и тех же городах, если не кварталах, в портах морской Азии. Но такие неформальные знания было нелегко перенести в публичную сферу печати, чтобы они стали доступны другим людям в других местах. Географическая близость также не была гарантией производства знаний, поскольку, по крайней мере, до 1920-х годов не было ни одной книги о буддизме, изданной на малайском языке, несмотря на то, что большинство буддистов в Юго-Восточной Азии граничило с мусульманскими малайскоязычными регионами, которые сами ранее были домом для нескольких крупных буддийских королевств. Это также предполагает, что межкультурное знание нельзя воспринимать как неизбежную данность. Будь то индийцы, иранцы, арабы или афганцы, встречи из первых рук в районе Бенгальского залива не привели к появлению обширного опубликованного корпуса межкультурных знаний, которые были бы доступны их соотечественникам на родине. Как следствие, к 1920-м годам бурно растущий индийский (а затем и ближневосточный) интерес к буддизму обратился к более объемным и, следовательно, прочным исследованиям европейских востоковедов и миссионеров, которые публиковались на колониальных языках - прежде всего английском и французском, - которые были более понятны, чем их региональные азиатские аналоги, будь то бирманский или бенгальский.

На этом фоне "Сайр-и Бархма" Абд ал-Халика выделяется как редкий результат прямого взаимодействия с живым буддийским обществом. Если его исследования были задуманы как помощь в спорном разгроме буддизма, то они, по крайней мере, были результатом личного общения с последователями Шингутамы, к которым он проявил значительное сострадание как к заблуждающимся собратьям. Будучи продуктом полемической общественной сферы, простиравшейся через Бенгальский залив, Сайр-и Бархма адаптировал методы, впервые примененные христианскими миссионерами Калькутты в начале XIX века. Эти методы спорного расследования распространились в Бирме, где они стали излюбленными инструментами мусульманских, бахаистских, индуистских и, наконец, буддийских миссионеров. Однако, по крайней мере, в некоторых случаях такие спорные диалоги служили для получения и распространения информации о критикуемой культуре, религии или священных писаниях. Это, безусловно, относится к книге Абд аль-Халика, которая, несмотря на все свои недоразумения и заблуждения, стала важной вехой в осознании индийскими мусульманами "религии Бирмы". Таким образом, несмотря на намерение Абд аль-Халика спроецировать свою собственную религию на далекий Мандалай, он внес значительный вклад в расширение межкультурного взаимопонимания.

Подобно тому, как христианские миссионеры, сталкиваясь с религиями Азии, постепенно прокладывали путь не только к критическому, но и к экуменическому подходу, как это было выражено в "Евангелии от Будды" Каруса, аналогичные изменения происходили и среди мусульман. Мы уже видели журнал на языке урду под названием "Единство мировых религий", основанный в Рангуне в 1907 году. Аналогичные подходы к буддизму существовали и на Ближнем Востоке, где сирийский реформатор Джамал аль-Дин аль-Касими (1866-1914) писал влиятельный комментарий к Корану. Опираясь на новую информацию о буддизме, ставшую доступной на арабском языке благодаря печатным станкам Бейрута, аль-Касими представил радикально новое прочтение той части Корана, которая веками озадачивала экзегетов. Речь идет о стихах, в которых Аллах заявляет: "Клянусь смоковницей и оливой, / И горой Синайской, / И городом безопасным". Аль-Касими согласился со своими предшественниками, что оливковое дерево символизирует Иерусалим, а значит, и Иисуса; гора Синай - это намек на Моисея; а "город безопасный" - это Медина Мухаммада. Что же касается загадочной смоковницы (аль-тин), то он предложил толкование, согласно которому она символизировала Индию, а значит, и Будду, который, как известно, достиг просветления под смоковницей. Это, в свою очередь, означало, что Будда принадлежал к числу истинных пророков, посланных Аллахом в назидание человечеству. Это был замечательный сдвиг по сравнению с давними мусульманскими представлениями о буддийском идолопоклонстве. Но, признавая Будду пророком ислама и забывая при этом об основных различиях в буддийской доктрине, аль-Касими шел на уступки, являясь частью более широкой диалектики самопознания. И снова признание буддийского "другого" было связано с продвижением или, по крайней мере, сохранением мусульманского "я".