How Asia Found Herself

Как и грозные интерпретационные барьеры, которые, как мы видели, пытался преодолеть Абд ал-Халик, все это указывает как на масштабы, так и на пределы межкультурного знания, возникшего в результате более интенсивных межазиатских связей, которые, как ни парадоксально, стали возможны благодаря инфраструктуре европейских империй. И все же, несмотря на достижения многих (особенно индийских) исследователей буддизма, чьи смелые усилия мы вынуждены конденсировать, ограничения межазиатского понимания не исчезли в 1930-е годы ни на фоне прилива колониальных связей, ни на фоне подъема идеологического азиатизма. Помимо внутрирелигиозных лексиконов, существовало мало, а то и вовсе не было опубликованных словарей между языками различных регионов Азии, которые выходили бы за рамки основных фраз и сборников торговых терминов.

Несмотря на исключительное изучение Абд аль-Халиком бирманских текстов, индийское переоткрытие буддизма происходило вдали от мест встреч с живыми буддистами в Рангуне и Мандалае. Гораздо чаще обращались к санскритским рукописям, которые можно было рассматривать как светлые остатки древнеиндийского наследия, хотя и лучше сохранившегося в библиотеках Непала (который, надо отметить, в подавляющем большинстве является индуистской страной). К тому времени, когда общественные интеллектуалы, такие как Махатма Ганди и Джавахарлал Неру, начали ссылаться на Будду, он уже не был чужеродной фигурой, Сингутамой, возглавлявшим пантеон другого народа. Для таких националистов Будда стал - или был востребован - соотечественником-индийцем (или афганцем). Таким образом, в течение десятилетий после написания Абд аль-Халиком своей книги более широкое индийское переоткрытие буддизма приняло явно индоцентрическую траекторию, в которой эта религия воспринималась как часть собственного индийского наследия, благосклонно дарованного всей Азии.

Однако прямые межазиатские связи сыграли незначительную роль в формировании нового понимания, которое возвело ранее чужого Будду в ранг почитаемого национального мудреца. Подобные интроспективные размышления о прошлом буддизма в Индии были связаны с националистической концепцией Будды, которая в конечном итоге нашла свое выражение на флаге независимой Индии, где Колесо Чакр было скопировано с колонн, высеченных для древнего индийского буддийского императора. Тем временем мусульманские экзегетические наследники аль-Касими пытались найти место для Будды в Коране и таким образом сформулировать значения религиозных различий, которые были бы больше, чем повествования о нациях. Здесь они обратились к словам своего собственного Писания: "О люди, поистине, Мы сотворили вас из мужчины и женщины и сделали вас народами и племенами, чтобы вы знали друг друга".

 

Глава 3. Уроки Японии между Индией и Ираном

В последние десятилетия XIX века, после почти двух с половиной столетий изоляции в результате политики сакоку или "закрытой страны", проводимой сёгунатом Токугава, порты Японии были открыты для внешней торговли. Хотя толчком к этому послужило прибытие в 1854 году американской морской экспедиции под командованием коммодора Мэтью Перри через Тихий океан, новые связи с Азией не заставили себя ждать. Описывая британский пароход P&O, на котором он отправился в Иокогаму всего десятилетие спустя, в 1864 году, немецкий археолог Генрих Шлиман (1822-1890) отметил в своем дневнике: "Команда нашего гребного парохода состояла из китайцев, малайцев, матросов-ласкаров (индусов из Бомбейского региона), коренных жителей Манилы, англичан, арабов из Мокхи и черных африканцев из Занзибара." Его слова отражают человеческое измерение имперских инфраструктур, которые быстро связали японские порты с их колониальными партнерами в Юго-Восточной Азии, на Ближнем Востоке и особенно в Индии. К концу века Япония присоединилась к морским торговым сетям всей Азии. В нее были вовлечены не только европейские компании из Британской Индии, французского Индокитая, императорской России и голландской Ост-Индии. Среди многочисленных индийских купцов, обосновавшихся в Японии, были богатые индуистские компании из Синда, а также мусульманские фирмы Мемон и Ходжа из Гуджарата, которые уже доминировали в торговле с Бирмой и Цейлоном. Даже иракские еврейские торговые дома стали крупными игроками, особенно Sassoon & Company, которая ранее перебралась из Басры в Бомбей. За ними последовал ряд процветающих иранских купцов.