How Asia Found Herself

Хотя и иранцы, и афганцы получили доступ к более подробной информации о буддизме, она чаще всего поступала из европейских источников, а не от непосредственного общения с буддийскими текстами или практиками. Например, в 1927 году модернистский иранский журнал Taqaddum ("Прогресс") опубликовал краткое изложение отчета о путешествии европейца, в котором содержалась более конкретная информация о буддизме, чем та, которую мы видели в общих персидских отчетах XIX века о китайском или бирманском "поклонении идолам" (but-parasti). Важнейшим концептуальным шагом стало признание того, что теперь называлось "религией Будды" (мазхаб-и Буда). Описывая китайский монастырь в Юньнани, который славился своими пятьюстами статуями (предположительно, знаменитый храм Юаньтун в Куньмине), статья в "Такаддуме" объясняет ключевые буддийские термины (например, термин "архат", обозначающий человека, достигшего просветления) через ссылку на "Саманьяпхала сутту" ("Плод созерцательной жизни"), ключевой текст палийского канона. Однако возможность прямого перевода таких сутт была невелика, поскольку не существовало словаря пали на персидский, как и словаря пали на другие языки Ближнего Востока. Но даже при косвенном доступе буддийские доктрины можно было сделать значимыми для иранских читателей. Отнюдь не относясь к таким учениям с подозрением, статья заключала, что "хотя современный мир постоянно находится в движении, религия Будды предлагает вечную неподвижность и вечный мир". Учитывая, что в 1920-х годах, когда автомобильные дороги быстро распространились по Ближнему Востоку, многие персидские и арабские журналы жаловались на этот новый "век скорости" ('asr al-sur'ah), это было своевременное сообщение. Оно также выражало настроения, заметно отличающиеся от иранских попыток обратить буддистов в бахаизм, которые мы уже видели.

Два года спустя аналогичная статья появилась в другом иранском журнале, "Фарханг" ("Культура"), в рамках серии под названием "Великие люди мира" (не Азии, надо отметить). Как и ее предшественница в "Такаддуме", она свидетельствовала о новой информационной специфике, ставшей возможной благодаря обращению к европейским, скорее всего, французским источникам. В нем было представлено историческое жизнеописание Будды, в котором приводились его различные имена, Сиддхартха и Сакьямуни, а также конкретные места, где он прожил свою жизнь, такие как его родной город Капилавасту и Бодхиманда ("место пробуждения") в Бодхгайе. При описании Бодхгайи, которая была точно установлена благодаря сотрудничеству индийских и европейских ученых, статья Фарханга опиралась на рассказ "китайского путешественника по имени Сюаньцзан, который прибыл туда в 632 году, то есть через двенадцать сотен лет после смерти Будды". Как мы уже видели, путевые заметки Сюаньцзана послужили основой для археологического восстановления буддийского прошлого Индии (и Центральной Азии). К 1920-м годам он также был переведен на урду с более раннего английского перевода Била, которому предшествовал французский перевод Станисласа Жюльена (1797-1873) из Коллеж де Франс - возможно, именно эту версию использовал иранский автор "Фарханга".

 

Персидского перевода "Сюаньцзана", судя по всему, не было, но автор статьи все же смог, опираясь на французские источники, набросать гораздо более точную картину буддийского прошлого, чем та, что ранее была доступна в Иране, хотя и воспроизводящую скорее историзирующий подход востоковедов, чем более сложные метафизические образы Будды, которых придерживались его живые последователи в разных частях Азии. Хотя эти космические Будды заметно отсутствуют в персидских текстах, тем не менее, существует ощущение, что Будда является моральной фигурой, если он полностью ассимилирован с персидско-исламской традицией суфийского факира, или мендиканта. Кроме имен Будды, в статье не использовалось никаких этических или доктринальных терминов из санскрита или пали, пусть и викарных. Вместо этого в серии театрализованных диалогов между юным Буддой Сиддхартхой и его отцом, королем Капилавасту, Будда был представлен в терминах, полностью заимствованных из классических персидских сказок Са'ди о назидательных встречах между факиром и шахом. За сорок лет до этого Эдвин Арнольд, а затем Пол Карус пропагандировали христианизированный образ кроткого и нежного Будды. Теперь его соответствующим образом - хотя и с не меньшим сочувствием - исламизируют. И вот для иранских читателей секуляризирующихся 1920-х годов басни Будды стали средством заново открыть свой собственный моральный компас.