How Asia Found Herself

Опираясь на английский язык в своих лекциях в Токио, он использовал зарождающийся в Азии европейский лингва-франка для общения с художником Ёкоямой Тайканом (1868-1958) в Калькутте и переписки с англоязычным (и частично получившим американское образование) литературным критиком Ногути Ёндзиро (1875-1947) в Токио. Он также написал элегический и чувствительный путевой очерк "Япония-ятри" ("Путешествие в Японию"), а также серию хайку на бенгальском языке, созданную по мотивам переводов, которые он читал на английском. Но в отсутствие японских читателей (или словарей) бенгальского языка, чтобы перевести его поэзию на японский, такие энтузиасты, как Масино Сабуро (1889-1916) и Кора Томи (1896-1993), были вынуждены полагаться на английскую прозаическую версию "Гитанджали", которую Тагор создал при поддержке У. Б. Но чем больше Тагор узнавал о Японии и чем больше его слушатели узнавали о его критике японских планов по объединению азиатского континента, тем дальше отдалялись друг от друга эти бывшие друзья. К тому времени, когда в сентябре 1931 года Квантунская армия вторглась в Маньчжурию, японофильство Тагора давно угасло.

Тем временем другие интеллектуалы из Южной Азии проводили свои собственные исследования из первых рук, в том числе и тот, кто наиболее подробно писал о Японии в 1920-е годы: Саид Росс Масуд (1889-1937). Масуд, получивший образование в Оксфорде, был внуком сэра Саида Ахмада Хана (1817-1898), основателя магометанского англо-ориентального колледжа в Алигархе, который в 1869 году отплыл через недавно открытый Суэцкий канал, чтобы сопровождать своего сына - отца Масуда - на учебу в Оксфорд, где Масуд впоследствии пошел по его стопам. К 1922 году Масуд был директором государственной школы в княжеском штате Хайдарабад, откуда его в официальном качестве отправили в Японию для сбора фактов о развитии образования. В рамках индийского - или, скорее, хайдарабадского - приключения по интеллектуальному самоутверждению, миссия должна была поддержать планирование учебных программ для нового университета Османия в Хайдарабаде. Османия стал первым индийским университетом, где преподавание велось исключительно на урду. Институциональные связи Масуда отражали растущее значение таких новых университетов для межазиатского обмена.

В рамках этой образовательной программы Масуд надеялся узнать, как в Японии была разработана система современного научного образования на собственном, а не английском языке. Он был не первым индийцем, заинтересовавшимся этим вопросом. Благодаря информационному плацдарму в Калькутте бенгальские интеллектуалы опередили его на целое поколение - по крайней мере, в постановке вопроса, если не в ответе на него, как предполагал Масуд. Более чем за тридцать лет до этого Бхудев Мукхопадхьяй, служивший колониальному правительству в качестве директора департамента народного образования в Бенгалии, заметил, что Япония продвигает "западную" систему научного образования на своем языке. Но, никогда не бывая в Японии, Мукхопадхьяй, очевидно, узнал об этом благодаря доступу к английским отчетам, которые в 1904 году также легли в основу статьи о японском "национальном образовании" в "Calcutta Review". Бенгальский азиат Беной Кумар Саркар, писавший после победы Японии над Россией, также подчеркивал образовательную основу прихода Японии к власти. На фоне растущих дебатов среди индийских националистов о вернакулярном образовании Саркар использовал Японию в качестве модели того, как индийские языки могут быть использованы для распространения научных знаний более широко, чем в таких англоязычных учреждениях, как Калькуттский университет, который он недавно окончил. Как он объяснял, "ни один филолог еще не осмелился утверждать, что возможности японского языка как инструмента современного выражения богаче, чем у ... дравидийских или ... арийских языков Индии".

Хотя нет никаких доказательств того, что Масуд когда-либо читал эссе Саркара, сообщения о качестве японской системы образования достигли других образованных индийских кругов. В ответ на это правительство Низама Хайдарабада направило Масуда с филологической миссией для изучения фактов. Проблема заключалась в том, что он не только не говорил и не читал по-японски, но и не имел словаря урду-японского языка, который мог бы помочь в его исследованиях, или, если на то пошло, какого-либо словаря, связывающего японский и другой современный индийский язык. Отсутствие таких лексикографических инструментов теперь имело более серьезные последствия, чем перевод поэзии. Оно влияло на возможность образовательного обмена.