И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве

— По-новому — по-свободному, братцы. Я говорил уже вам об этом на фабрике. Многого там не скажешь. Для того и собрал вас у Лузгина. Здесь спокойнее. Вот вас семеро. Шестеро грамотных, хоть не шибко, а все-таки грамотных. Вы и будете ядро кружка на фабрике Тимашева. Для чего кружок, спрашивается? Что за кружок такой? Я скажу для начала, что такие рабочие кружки имеются уже и на других фабриках города Москвы. Почти на всех главных фабриках. Это я вам говорю точно. Знаю.

— Ты, что ли, те кружки собирал?

— Где мне одному все собрать! Не один я, братцы, в нашем деле работаю. Есть люди, много людей. Ну, не так, чтоб тысячи, но хватает. И есть, я скажу вам, между нами люди ученые, очень даже ученые. Они хоть и не из крестьян, не из нашего брата мастерового, но тем хороши, что люди эти умом и сердцем с нами. Они — образованная молодежь — много думали, как нам помочь, как избавить всю нашу Россию от великой неправды. Понятно? Они-то и учат нас, они и книги пишут про нас и для нас, и прокламации разные сочиняют. И между прочим, они и деньги для нас достают, чтоб нам помочь.

— Деньги? — поднял голову лохматый Андрей Корчной. — По скольку на брата?

— Ты, Андрей, ничего не понял. Чтоб всем русским крестьянам или мастеровым хотя бы по трешке на брата дать, — а чему трешкой поможешь? — это столько денег надо иметь, сколько ни у одного миллионщика не найдется. Ну, дадут тебе, скажем, трешку, пусть даже десятку дадут, — что, исправят твою судьбу? Ну, проешь, а то и пропьешь то деньги, а дальше? Все одно тебе спину гнуть да идти к станку за копейки по четырнадцать часов в сутки работать. Нет, брат, так нам помочь нельзя. Деньги они на то дают, чтобы печатать книги для нас или там прокламации, или чтоб было на что поехать кому, куда пошлет его главная организация революционеров, или на то, чтобы собираться нам… Вот, к примеру, Лузгину, чтоб собрать вас всех у себя, надо было жену в деревню отправить. На какие шиши? Ему денег дали на это. Или вот я притащил сюда целый штоф водки, будто мы с вами гулять собрались. Это на тот случай, если кто сторонний заглянет или даже полиция. Что, у меня деньги на это есть? Ну, я сказал там — дали, на тебе, Петр, собирай народ, побеседуй с ребятами. Так-то.

— Стало, водки нам больше пить не положено?

— Пей, если совесть, конечно, позволит. Люди живут — себе во всем отказывают. Денег дали, чтоб тебе помочь. И еще Лузгину. И Федорову. И Сорокину. И мне. И всем нам. Всем мастеровым людям России. И всему крестьянству. А ты пей, пропивай их святые деньги, что на то дадены, чтоб тебе помочь!

— Ну чего ты… чего ты, — забормотал смутившийся парень. — Я же не знал. Так спросил. Нужна мне та водка.

— Водка, братцы, для глаз полицейских нужна. Чтоб глаза отвести. Кто революцию готовит, тот водку не пьет. Пьяный душу отдаст за полштофа водки. Верно я говорю? Пьяного трогать не будут. Полиция за теми охотится, кто трезв да разумен, кто готов жизнь свою положить за свободу и справедливость.

— А что есть справедливость, Петр Алексеич?

— К тому и веду. Ты купцу Тимашеву ткешь сукно, скажем. Так? По четырнадцать часов в день у станка стоишь. Ты ему что ни день на сколько рубликов царских наткешь, не считал? На много рубликов, братец. А он тебе за это копейки. Так? Верно я говорю? Стало быть, Тимашеву наживать его сотни тысяч ты помогаешь. Вот по Тимашеву это и есть справедливость.

— Хороша справедливость! — усмехнулся Лузгин.

— Нам такой справедливости не требуется, — продолжал Петр. — По-нашему, тебе должно принадлежать то, что ты в поте своем заработал. Стало быть, и земля помещичья, на которой крестьянин пот проливает, не помещичья она, а крестьянская. Понятно? Что нужно, братцы? Нужно поднять крестьян, первое дело, — на всей Руси их поднять, чтоб у помещиков землю крестьянскую отобрать и распределить ее между крестьянами.

— Вот это б дело! — присвистнул Корчной.

— А второе, братцы, фабрики у купцов отобрать, потому что по народной справедливости принадлежат они тем, кто на них трудится. Значит, вам, рабочим-мастеровым. Вот чего желают революционеры. И чтоб никаких жандармов не было на Руси. И никакого царя. Вот как.

— Ух ты! — восторженно кивнул головой Корчной. — И царя?

Петр вдруг подумал: так ли он говорит? Одобрили бы его члены организации Бардина, Джабадари, Ольга Любатович и другие? Ведь никакой программы такой, чтобы все ее приняли, не существует. На том, что царя долой, что землю крестьянам, все сошлись. А вот насчет того, как жизнь устроить потом, после царя и жандармов, после того, как землю у помещиков отберут, разговоров вроде и не велось. Даже неизвестно еще, все ли согласны с тем, чтоб фабрики у купцов отобрать, или надо только потребовать, чтоб мастеровым лучше жилось. Ну да раз единой программы нет, каждый может думать, как ему думается, и Петр Алексеев вправе думать по-своему. Также рассуждают и Барипов, и Егоров, и Агапов. Нет, все правильно.