Я уйду с рассветом

Я почти достиг деревьев, когда из-под прикрытия леса поднялся солдат и с криком бросился на меня. Он держал винтовку как копье, на штыке играло солнце. Я с трудом встал на колени и приготовился к встрече. Он хотел заколоть меня одним ударом, но промахнулся и угодил прямо на выставленный мною штык. После недолгого сопротивления ткани и плоти мой штык утонул в животе противника, с легкостью лопаты, входящей во влажную почву.

Солдат хрюкнул, издав чуть слышный животный звук, и замер надо мной. Приклад винтовки упирался мне в живот, и я удерживал его, стараясь подняться на ноги. Немец был явно моложе, он уставился на меня пустыми голубыми глазами. Из уголка его рта вытекала струйка крови и капала на подбородок.

Пока я пытался устоять, он все больше наваливался на мой штык, и я уперся рукой ему в плечо. Его глаза закрылись, я выдернул лезвие из его живота и отодвинулся в сторону, давая ему упасть.

Я переступил через его ноги и со страшным криком, рвавшимся из груди, встретил следующего солдата.

— Рис.

Кто-то вырвал меня из Мамецкого леса, положив руку на плечо, и я судорожно вцепился в нее.

— Эй, полегче. Это я. Шарлотта. Вам что-то снилось… — Ее голос, так же как и пульс под моими пальцами, был ровным и спокойным.

Собачий вой и толчок вернули меня к действительности. Я тут же выпустил из тисков хрупкие пальцы.

— Прошу прощения. Вам больно?

— Нет. Не хотела напугать, но вы не откликались, когда я звала.

Я сел и потер лицо. Плечо пронзила боль, и я не сразу сообразил, что рана от пули, а не от штыка.

— Прошу прощения, — повторил я.

— Не стоит… Нормально себя чувствуете?

— Да.

Она встала и перед тем, как взобраться на свою койку, положила руку на мое здоровое плечо.

Отто тыкался мне в бок. Когда я снова прилег, он устроился вместе со мной. На койке едва хватало места для меня одного, но пес втиснулся в оставшееся пространство и положил голову мне на грудь. Он сопел, пока я чесал ему за ухом, и я почувствовал, как замедляется мое сердцебиение под его мордой. На этот раз, провалившись в глубокий сон, я не увидел никаких кошмаров.

Мы покинули убежище до рассвета, но, прежде чем выехать на открытое место, я прошелся вдоль дороги, чтобы убедиться в отсутствии засады. И голова, и челюсть, и спина болели гораздо меньше, хотя рана в плече горела. Я так и сказал Шарлотте: рана в мягких тканях причиняет много неприятностей.

Вскоре мы ехали по холмистой местности, отдельные посадки постепенно перешли в лес. Мы держались подальше от основных дорог, передвигаясь по узким проселкам.

Часом раньше, когда я проснулся, Отто все еще лежал со мной. Я отвязал его и взял с собой на разведку. Пудель не пытался от меня сбежать. Подчиняясь команде, он шел рядом, не отходя от моей левой ноги. А теперь сидел между нами, высунув язык, в полной боевой готовности.

На исходе утра мы доехали до Роанна и пересекли Луару. Оказавшись на восточной стороне города, мы рискнули поехать по большой дороге и после обеда были уже в пригороде Лиона.

По мере того как мы приближались к центру города, народу на улицах прибавлялось. Все, казалось, спешили к некоему неведомому месту встречи. Нам приходилось замедлять движение, и в конце концов мы уже еле ползли среди окружившей нас толпы. Я почувствовал, как мне стало не по себе.

Шарлотта высунулась в окно и поинтересовалась у прохожего:

— Qu’est-ce que c’est?[42]

— Les Américains sont ici!

[43]

Она опустилась на сиденье.

— Это может…

Моя спутница не успела договорить, потому что кто-то заколотил в задние двери грузовика. Отто осклабился и угрожающе зарычал.

— Нужно выбраться из толпы! — Я ухватился за дверную раму и удерживал пса, пока обступившие нас люди стучали по бортам и раскачивали грузовик. Меня пытались ухватить за ноги, я отбивался.

— Рис! — крикнула Шарлотта.

Какой-то мужчина стаскивал ее с сиденья, грубо вцепившись одной рукой ей в предплечье, а другой — в бедро.