Я уйду с рассветом

— Это всего лишь летучие мыши…

Что-то прошмыгнуло у наших ног. Шарлотта вскрикнула и бросилась вдогонку.

— Отто!

Мне пришлось схватить ее за руку, чтобы она не свалилась, пытаясь поспеть за пуделем. Я направил луч фонаря на пса и проследил, как Отто проворно спустился с выступа и метнулся в один из тоннелей.

— Рис, он там заблудится!

Я продолжал светить на вход в тоннель, в котором исчез пудель. Через минуту его темный силуэт отделился от тени. Он подал голос, и лай эхом отразился от стен пещеры.

— Нет, он пытается нас куда-то повести. Пойдем за ним! Будь осторожна и не отставай.

Спускались очень медленно. Дождавшись, когда мы достигнем сырого дна пещеры, Отто побежал вперед. Тоннель, широкий у входа, дальше сужался. Шарлотта прижималась к моей спине, и мне приходилось заставлять себя дышать ровно. Звук капели становился громче, заглушая пульсацию в ушах.

Тоннель выходил на вершину террасы. Вода скапливалась на бесцветных выступах и стекала вниз по скале. В свете фонаря камни казались белыми.

Мы обогнули пещеру вдоль края. Под ногами было угрожающе скользко, но уровень воды не поднимался выше, чем на несколько сантиметров.

Из пещеры вели два тоннеля, один — настолько низкий, что я мог бы лишь ползти по нему. По его дну текла мелкая подземная речушка. Отто нырнул во второй. Там я сумел выпрямиться в полный рост, но он был так узок, что протиснуться удавалось только боком.

Я слышал, как дыхание с сипом и хрипом вырывается из моей груди. Ладонь, державшая фонарь, взмокла.

Пристроившись на узкой и неудобной стрелковой ступени окопа, я отключился от бормотания окружающих и прикрыл глаза от слабого полуденного света. Рядом со мной Артур играл на пибгорне,

[47]так что с закрытыми глазами я легко мог представить родные горы и овец на пастбищах. Я погрузился в полудрему. Когда же я в последний раз как следует высыпался? Сон был непозволительной роскошью, усталость стала нашей постоянной спутницей, так же как тоска и страх.

Я предавался воспоминаниям о доме, замедлив дыхание и пытаясь расслабить напряженные мышцы тела. Я чувствовал аромат остывающего хлеба, испеченного матерью; слышал, как отец играет на скрипке, видел, как отблески огня пляшут на полированном дереве инструмента и смычке. Воздух был чист и свеж до боли в легких. Перед моим взором за горизонт волнами простирались горы. Кожа у Айлуид была мягкой, а улыбка — красивой.

— Налет!

На фоне воя летящего снаряда крик показался шепотом. Я скатился со стрелковой ступени, упав на руки и колени. Деревянный настил окопа давно исчез в слякоти. В момент попадания снаряда я лежал лицом в грязи, прикрывая голову руками.

Земля пошатнулась, вспучилась и взорвалась с такой мощью, что казалось, наступил конец света. Стенка окопа вздыбилась, и сверху посыпались куски земли. Между лопаток меня огрел мешок с песком, пригвоздив к земле и вышибив дух. А потом, словно из прорвавшейся дамбы, посыпались тела людей, которые были набиты в вырытое укрытие, как сельди в бочку.

Задыхаясь и захлебываясь грязью, я закричал. Комья земли и мертвецы хоронили меня заживо…

— Рис?!

Благодаря мягкому окрику Шарлотты я осознал, что стою как вкопанный, сжав колени, чтобы они не подогнулись. Потолок проседал все ниже, а лай Отто в темноте отдавался от стен, будто барабанная дробь.

— Рис… — Пальцы Шарлотты сомкнулись на моей кисти, успокаивая трепещущий луч фонаря. — Давайте вернемся наверх.

Во рту у меня пересохло, и, прежде чем заговорить, я вынужден был несколько раз сглотнуть.