Я уйду с рассветом

Пока Шарлотта готовила ужин, я зажег в кухне лампы и вышел посидеть на крыльце. Я скормил Отто два ломтя окорока, он аккуратно брал из моих пальцев кусочек и, сполна насладившись им, возвращался за следующим.

Примостившись на ступеньке, я поглядывал за каменную ограду, окружавшую лужайку перед домом. Однако ни один огонек так и не зажегся. Мне послышался рокот мотора на дальнем конце деревни, но он тут же стих. Я расстегнул рубашку, чтобы иметь доступ к люгеру, и стал ждать. Но все было тихо. На Бальм-ле-Гротт опустилась ночь, и мы с пуделем вернулись в дом.

Наша трапеза — все эти ароматы, стол с настоящей тарелкой и столовыми приборами — показалась мне роскошью. Я взглянул на Шарлотту: она прикрывала глаза, смыкая губы на зубчиках вилки. Увесистые персики были такими сладкими и сочными, что я уговорил сразу три. И даже отложил просушиться косточки, задумав прихватить их с собой и посадить дома.

Лампа уже начинала гаснуть, пока мы прибирали после ужина, расставляя все по местам. Шарлотта сходила на колонку и принесла ведро воды; я запер двери, и с зажженной лампой мы отправились наверх. Отто клацал по ступенькам впереди нас. Шарлотта налила воды в рукомойники, стоявшие в спальнях, пока я зажигал лампу в спальне с сине-белыми обоями.

Пудель прыгнул на кровать и со вздохом улегся посередине. Шарлотта взяла шелковую рубашку, пощупала ее и, сложив, поместила на пуфик, стоявший перед туалетным столиком.

— Не могу представить, что заставило их покинуть это место, — произнесла она, окидывая взглядом со вкусом обставленную спальню.

— Может, у них не было выбора.

Она кивнула, ее лицо выражало тревогу.

— Надеюсь, завтра нам удастся найти ответы.

— Я тоже.

— И вашего сына.

— Так и есть. Nos da,[46] Шарлотта.

— Спокойной ночи, — прошептала она. При слабом свете лампы глаза ее показались черными.

Я удалился в другую спальню, поставил лампу на ночной столик и присел на край кровати. В груди все сжималось, когда я вытаскивал из кармана письмо. С осторожностью я развернул потрепанный листок.

Дорогой отец!

Я нашел путь борьбы, в который верю. Я поступаю так не ради того, чтобы ты мной гордился, но надеюсь на это.

Оуэн

Я сглотнул комок в горле и смотрел на письмо, пока буквы не начали расплываться у меня перед глазами, затем поднес к лицу и понюхал. Если запах моего сына и зацепился за бумагу, когда он выводил эти слова своим быстрым наклонным почерком, то теперь уже давно улетучился. Сейчас бумага пахла только едким дымом, который пристал ко мне. Я вновь сложил письмо и, спрятав его поглубже в карман, потер щеки, скривившись оттого, что щетина царапала ладони, и вздохнул.

На туалетном столике рядом с тазиком, наполненным Шарлоттой, лежали кусок мыла и полотно. Мне стало гораздо легче, когда я смыл копоть пожара и дорожную грязь. Отеки на челюсти и на виске спали, и кожа приобрела зеленовато-желтый оттенок. Ссадина на виске заживала, а вот плечо и волдыри на руках воспалились и болели.

В верхнем ящике комода я обнаружил набор для бритья и смог наконец избавиться от надоевшей щетины. Когда я брил шею, по дому прокатился вибрирующий звук. Я замер и посмотрел на закрытую дверь. Снова раздались звуки, мелодичные и резонирующие, — кто-то неуверенно перебирал клавиши. Я закончил бритье и накинул, не застегивая, рубашку поверх майки, оставив подтяжки болтаться. Люгер покоился в кобуре у меня на боку. Рокот мотора, то ли действительно услышанный, то ли почудившийся прежде, беспокоил меня.

Когда я бесшумно открывал дверь, звуки начали складываться в мелодию. Печальные, проникновенные ноты, поддерживаемые мягкими ровными низкими аккордами. Я шел на рефрен через прихожую в кабинет. Дверь была приоткрыта, из-за нее струился золотистый свет. Я толкнул ее.

Шарлотта сидела за пианино в дальнем конце комнаты. Лампа, которую она принесла из спальни, стояла на крышке инструмента и отбрасывала свет на черно-белые клавиши, склоненную голову и порхающие пальцы.

Отто растянулся позади банкетки. Когда я появился, он поднял голову, но тут же опять успокоился. Шарлотта сидела ко мне спиной, ее мокрые волосы рассыпались по плечам. Узкая линия спины мягко повторяла силуэт скрипки. Моя спутница наклонялась к инструменту, извлекая музыку из старых клавиш.

Я прислонился к дверному проему и прикрыл глаза. Послезвучия печальной мелодии проникали в сердце, переплетаясь с эмоциями и воспоминаниями.

— Dadi, а где мамочка?