Я уйду с рассветом

Голоса вокруг смолкли, и я очнулся. Я опасался, что, предаваясь воспоминаниям, мог наделать шума и привлечь к себе внимание троих немцев. Сжавшись, я просунул руку под рубашку и положил ее на ствол люгера. Раздался шорох, потом последовал вздох и зажурчала моча.

Пистолет я не отпускал, пока немец не закончил и не застегнулся. Потом он присоединился к своим товарищам, и они, погруженные в разговор, удалились в том направлении, откуда пришли.

Я с опаской поднял голову. Не покидая своего убежища, вгляделся в противоположный склон в поисках возможного дозора. Прошло несколько долгих минут, но все было спокойно. Если бы они оставили дозор на вершине ущелья, я бы давно уже был мертв.

Выскользнув из-под кустов, я вытащил люгер, решив последовать за немцами. Чтобы не попасться им на глаза, жался к восточной стене: тень на ней была густой, поскольку утреннее солнце еще не достигло зенита.

Приблизившись к крутому повороту долины, я услышал голоса и движение. Мне не стоило подходить слишком близко, поэтому я вернулся в тень и засел там, наблюдая. Никто не появился из-за поворота, и звуки доносились все так же издалека.

Кустарник здесь был выше и гуще, окаймляя склоны ущелья сплошными зарослями. Я забрался в кусты и стал подниматься, стараясь при этом не вызвать осыпи. Достигнув вершины, я встал на четвереньки и пополз вниз с утеса.

Долина резко переходила в ровную лужайку в самом сердце гор. Вниз по утесу ниспадал маленький водопад, продолжая свой извилистый путь по краю луга. Вокруг было тихо и спокойно, вряд ли сюда кто-нибудь часто заходил. Идеальное место для двух-трех десятков скрывающихся немецких солдат.

XVII

22 сентября 1942 года

Дорогой отец!

Сегодня я убил человека.

Оуэн

Анри

К моему приезду фасад военно-медицинского училища уже лежал в руинах. Я пробрался через разбомбленные развалины, спустился по разрушенной лестнице и разыскал вход в тайные тоннели.

Меня тут же остановили двое, прижав к стенке, и, пока я держал руки воздетыми, подвергли быстрому обыску.

— Я прибыл к гауптштурмфюреру. — Какое же это облегчение — наконец заговорить по-немецки! Патрульные прислушались. — Я служу в Sonderstab Bildende Kunst.[73]

Солдаты провели меня по лабиринту переходов и тайных комнат. Один из них постучался в дверь и отдал честь, когда ему открыли.

С представшим передо мной человеком я уже встречался в сорок третьем. Он воплощал все то, чего не должно было произойти с национал-социалистической партией. Я с первого взгляда невзлюбил его и уверен, что взаимно.

— Генрих Ягер, какой приятный сюрприз! — воскликнул он, широким жестом приглашая меня войти в комнату. — Присоединяйтесь к нам.

Его улыбка вызвала у меня подозрения, и причину их я понял сразу, как только вошел. В нос мне ударили металлический запах крови и аммиак мочи. Я почувствовал приступ тошноты. А взглянув на Клауса, увидел, как его губы искривились в ухмылке.

Появилось острое желание стереть ухмылку с его лица одним ударом. Еще незрелый юнец, преисполненный чувства собственной важности, он лопался от ощущения власти и наслаждался возможностью причинять боль другим. Это было видно по вздутию на его штанах: он явно возбуждался, наблюдая, как Франсуа Андре по прозвищу Кривая Рожа[74] избивает девушку шипованным ядром, прикрепленным к дубинке. В процессе того, как Кривая Рожа наносил удар за ударом, его искореженное лицо оставалось неподвижным.

Я с отвращением отвернулся, мне пришлось сдержать эмоции, когда у девушки хрустнул позвоночник. Она была настолько ослаблена пытками, что больше не кричала. Лишь застонала в агонии и умолкла, потеряв сознание.

От удовольствия Клаус засмеялся, как ребенок.

— Достаточно, Франсуа.

Когда Кривая Рожа покидал помещение, его лицо казалось перекошенным сильнее, чем всегда.

Я заставил себя улыбнуться Клаусу и, наклонив голову, произнес:

— Отличная работа, гауптштурмфюрер.

— Разумеется. Не хотите выпить?

— Нет.

Остановившись, чтобы провести рукой по истерзанной кровоточащей плоти девушки, он подошел к столу и налил в стакан янтарной жидкости. На декантере остался кровавый след.

— Скучаю по нашему пиву. Но вы-то предпочитаете вино, не так ли?

— У меня лучшие в стране виноградники.

— Когда вся эта заваруха закончится, я, возможно, навещу вас и попробую вашего вина.

— Почту за честь, — улыбнулся я, хотя воображал, как прикончу Клауса прямо посреди виноградника. Надо сделать это бескровно. Вовсе не хочется отведать его вкус в урожае следующего года.

— Итак, что привело вас сюда?

— Я ищу человека, которого, как я полагаю, вы арестовали.

— А что заставляет вас так думать?

Следовало действовать осторожно. По тону голоса я понимал, что Клаус не прочь сыграть в одну из своих зловещих игр.

— Мастерство, с которым была проведена операция в Бальм-ле-Гротт, говорит о том, что за ней стояли именно вы.

Он выпятил грудь:

— Вы имеете в виду англичанина.

— Он из Уэльса.

Гауптштурмфюрер пожал плечами:

— Оба у нас: он и его жена.

Я постарался скрыть удивление: не подозревал, что парень женат.