Я ж не только мать. Дарить любовь, не изменяя себе

И я рассказываю детям, что и мне было очень скучно на физике – что ж там веселого, если единственный эксперимент, который мы видели на уроке, – эбонитовая палочка? Я смиренно сидела, пыталась вслушиваться, но монотонная речь учительницы все равно сливалась для меня в гул, уносящий совершенно к другим мыслям. Как-то я научилась на четверку, но эта оценка ничего не значит, потому что я абсолютно ничего не знаю. И теперь жизнь моя удивительна. Не зря же говорят, что для тех, кто не учил физику в школе, жизнь полна чудес. Вот, говорю, помните, мы с вами смотрели «Пиратов Карибского моря», там была сцена, где герои, держа над головой лодку, шли под водой, а головы их при этом были сухими? Я была так же ошарашена, как и вы, между прочим. Как это возможно вообще? Они же под водой! Стыдно от собственного невежества. Это же какой-то закон физики, известный всем. А мне нет. Так что, говорю я Грише, ты там спроси у преподавателя или дождись, когда вы эту тему будете изучать – вникни и объясни мне потом. А то неловко же, надо восполнять пробелы с вашей помощью.

Гриша после этого пошел и сразу загуглил, и мы, о чудо, разобрались, что за чудо такое и почему они могут дышать. И даже свой эксперимент с банкой в раковине провели. То есть я наглядно продемонстрировала на себе, что будет, если ничем не интересоваться, если не стараться хоть немного вникнуть в процесс. Будет неловко.

Чувство неловкости и стыда за собственное невежество преследует меня всю жизнь. Я, например, географию плохо знаю: каждый раз испытываю минутку унижения, когда начинаю «плавать» в столицах, да и в странах. Но самое острое чувство неловкости я обычно испытываю за орфографические ошибки. Причем мне одинаково стыдно и за себя, и за других взрослых людей, которые делают ошибки не в словарных словах, которыми нас так мучили в школе, а в обычных рядовых. Каждый раз, когда я в рабочей или в личной переписке сталкиваюсь с такими ошибками, мне становится почти физически больно. И вот именно это ощущение я все время пыталась передать детям, иллюстрируя на жизненных примерах, зачем нам грамотность нужна.

«Что вы там сейчас по русскому изучаете? Какие правила? А, это неинтересно. Когда будет правило про – ться и – тся? Не знаешь? Узнай. Это главная боль сейчас всех взрослых, не дай себя обмануть!» – вот такой примерно подход.

«А вы уже проходили рос- и рас-? Я так и не разобралась, а часто нужно писать», – тоже один из моих любимых приемов, причем абсолютно не наигранный. Раз ребенок учится, то он первоисточник, ему лучше знать, и, кстати, он вполне может мне объяснить, меня научить. А это уже большая ответственность: учить другого можно только в том случае, если сам хорошо понимаешь в вопросе. Отличная мотивация разобраться.

Вообще круче знать, чем не знать – всегда говорю это детям. А еще интересно бывает наблюдать за реакцией ребенка, когда я рассказываю ему что-то, о чем на школьном уроке он, скорее всего, не узнает. Ну, например, про прачку Екатерину I. Мне школьные уроки истории не дали полной картины, не вполне оживили наших исторических деятелей. Спасибо Леониду Парфенову и его интереснейшему документальному сериалу «История Российский империи» – теперь эти люди стали для меня живыми, со своими слабостями и переживаниями. «Ну что, – спрашиваю я Мишку, – вам уже рассказывали, откуда Петр привез нам будущую Екатерину I»? Тут меня, правда, ждало разочарование, – историк попался современный, про нравы Петра упомянул. Но тем не менее показать, что история – живая, мне всегда было очень важно.

Или вот многочлены. Единственная тема по алгебре, которую я обожала, – упрощение многочленов. Я могла часами сидеть над формулами с кучей скобок, пока, наконец, мне не удавалось сократить длиннющее выражение до одного числа. Большего кайфа от учебы я не припомню. Я начала рассказывать детям про эти многочлены класса с третьего, умоляя их не пропустить эту тему и обязательно мне дать примеры порешать. Конечно, я могла бы открыть гугл и найти эти задачи сама, но идея же была в том, чтобы заложить в детскую голову мысль о том, что в таком, казалось бы, строгом и точном предмете, как алгебра, может быть что-то столь притягательное и живое, что невозможно оторваться. Никакой ответной любви у детей к алгебре, правда, не проявилось, по крайней мере, я не заметила. Но задачи мне все-таки приносили.