Яблоневый сад

Дед, всячески оберегая меня, очень сильно ревновал меня к родне по линии мамы. Так уж вышло, что мама, овдовев в свои 22 года, спустя некоторое время вышла замуж. У нее появились свои дети во второй семье, а я осталась у деда. Росла я в сытости и благополучии, но все же родителей мне очень не хватало! Ах как же я завидовала другим детишкам, у которых они были! Мамина родня жила на соседней улице, и меня всегда подсознательно туда тянуло. Там жили многочисленные дядюшки и тетушки, а еще мои подружки – девочки Жибек, Кульшат и Кульжамал. Главным в доме был, конечно, дядя Садвакас. Такой большой, уютный, добрый. Помню, как он важно усаживал меня на свои грузные колени и нежно обнюхивал мои косички, поглаживая по голове. Так было хорошо на его коленках! А потом мы все усаживались за круглый низкий стол и пили горячий крепкий чай. Пока пили чай и болтали, хозяйка приносила огромное блюдо с горячей красной свеклой. А запахи! Запахи детства! Дядюшка Садвакас за столом торжественно предоставлял мне слово, это было время моих бенефисов, болтала я без умолку, смеша дядюшку и подружек. Когда те прыскали от смеха, дядя строго на них смотрел и жестом приказывал замолчать. Чтобы они не мешали мне дальше городить околесицу. А мне только этого и надо было! Уж как меня несло от такого авторитетного внимания и почтения, оказываемого милым дядюшкой.

Еще помню Нурбапу, старшего двоюродного брата. О, он был местным вожаком, которого боялись все. Нурбапа держал под контролем все улицу. Да что улицу, весь колхоз. Все прятались по углам только при одном его появлении. Он был крутым, а я пользовалась его беспрекословной репутацией. Никто даже пальцем не смел меня тронуть, зная, что он мой брат. Все мы были под его «крышей».

Дедушка отпускал меня к маминой родне на соседнюю улицу очень редко и только на один час. Без его согласия убегать туда было невероятным преступлением. Однажды так и случилось. Дед, узнав, что я убежала без спросу, в бешенстве взнуздал коня и примчался в дом дяди Садвакаса с криками и бранью: “Где моя внучка! Верните мне ее немедленно!”. Попались под горячую руку и снохи. А посуды было перебито тогда просто немерено. Мы с моими маленькими подружками в страхе спрятались в чулане и наблюдали жуткую картину через щель в двери. Когда дед направился к чулану, маленькая Жибек натолкала мне в рот талкан (сухое пшено), чтобы я случайно себя не обнаружила. Пшено забилось мне в горло, забив трахею. Я посинела и стала задыхаться, еле меня тогда спасли.

Сейчас, спустя годы, я, конечно, понимаю, чего опасался дед. Я была единственным его сердечным лекарством, бальзамом на горестную душу. Он плакал всегда. Знать, что сын сгорел в танке, что не осталось даже праха… Что он чувствовал, мой бедный дедушка, о чем думал по ночам? Наверное, каждую ночь с того самого дня, когда пришла «похоронка» и до самой смерти он ежесекундно «сгорал» в том самом танке вместе с сыном. Каждый раз, когда дед возвращался домой на своем коне, он рыдал в голос, и только я могла его успокоить. Он тогда садился на землю, обнимал меня и тихо выл. Все тише и тише.

Мамина родня была опасным вражеским станом, который, не дай бог, мог посягнуть на общую внучку. Они же тоже имели на меня права. Но деда было не переубедить! Что уж тут говорить, если он ревновал меня даже к бабушке Рысты, своей второй жене. Та ко мне всегда хорошо относилась, даже как-то по-особенному сердечно и тепло. Я даже иногда боялась, вдруг она исчезнет и бросит меня. Засыпая, я всякий раз наматывала на руку подол ее длинного шелкового платья, чтобы в случае, если она задумает скрыться, сразу же ее разоблачить. Рысты меня по-своему любила… Или жалела…

Поколотила она меня только разок, но того раза хватило ей на всю оставшуюся жизнь. В те времена, а дед мой был председателем колхоза как никак, очень ценилась хрустальная посуда, которую хозяева обязательно выставляли напоказ, демонстрируя степень своей зажиточности и благосостояния. Так вот однажды я разбила любимую бабушкину вазу. Рассматривала через нее солнышко и уронила. Ох, как бабушка тогда расстроилась! Так расстроилась, что наградила меня увесистой пощечиной. А я еще та артистка! Меня же не то, чтобы не били, с меня пылинки сдували. Уж я устроила тогда истерику и от потрясения слегла с высокой температурой. Таким злым дедушку как в тот день я больше не видела! Он так рассвирепел, узнав, что Рысты меня побила! Разразился огромный скандал, а бедной бабушке так влетело, что, думаю, она навсегда запомнила, что от меня надо держаться подальше. А потом дедушка весь день носил меня на руках и кормил всякими сладкими вкусняшками. В общем, мне еще и привалило.