И даже головой кивнул в подтверждение.
— Да нет, вот здесь, — уточнил я, — под ножкой возле комода.
Я взял увеличительное стекло и присмотрелся. Антон Андреич заглянул в лупу вместе со мной.
— Человечек? — удивился он.
— Солдатик, — поправил я его. — Оловянный солдатик. А почему не разглядели, когда фотографировали?
— Помилуйте! — возмутился Коробейников. — Ночь! Темень даже при свече! А магниевая вспышка, она высвечивает каждую крошечку. Но видно только потом, на карточке.
— Нужно будет там все еще внимательно осмотреть, — решил я. — При свете, днем. Едем!
В доме Курочкиной было все так, как мы оставили. Так же лежали салфеточки на полочках, так же валялись вещи на полу. Я взглянул на валяющиеся книги с некоторой жалостью. Выморочное имущество. Ни родственников, ни наследников у покойной нет. Нужно будет Анну Викторовну спросить, она наверняка знает, как пристроить хотя бы книги. Но это потом, когда дело раскроем.
Коробейников наклонился к ножке комода, подбирая с пола маленькую фигурку.
— Действительно, солдатик, — изумился он.
— Что я говорил? — я осторожно взял маленькую фигурку из его рук. — Британец, гренадер наполеоновских времен. Не российского изготовления вещица.
— Почему не российского? — поинтересовался Коробейников.
— Потому что довольно тщательно сделана, — ответил я задумчиво.
Что-то меня настораживало в этом деле. И солдатик тоже относился к тревожащим факторам. Возможно, я просто напряжен в ожидании обещанного мне развития событий, которое все так и не наступает. И из-за этого начинаю видеть то, чего нет. А возможно… Тетрадь со стихами, написанными по-английски. Игрушечный солдатик явно родом из Англии. Правда, известно, что старая дева преподавала английский язык, так что и тетрадь, и игрушка могли принадлежать ее ученикам. Но я почему-то чувствовал, что здесь кроется нечто большее.
— То есть, Вы хотите сказать, — спросил Коробейников, — что старая дева играла в солдатиков?
Я прошел в соседнюю комнату, окинул взглядом разворошенные бумаги, опрокинутую чернильницу.
— Антон Андреич, — велел я ему, — осмотрите-ка здесь все еще раз повнимательней. На одежде или обуви преступника могли остаться следы чернил.
В задней части дома хлопнула дверь, скрипнули половицы. Мы с Коробейниковым насторожились, одновременно доставая оружие. В доме явно был кто-то еще. Разошлись в разные стороны, пытаясь осмотреть сразу все комнаты, снова встретились у задней двери. Дверь черного входа была открыта, на крыльце снег, явно с чьих-то ног. Но никого во дворе не было видно. Впрочем, двор был маленький, с не очень высоким, но глухим забором. А за забором лабиринт из таких же двориков. Преступнику легко здесь скрыться. Только вот непонятно, кому понадобилось лезть в уже и так обворованный дом, да еще и среди бела дня. Или все-таки убийца ночью не нашел то, что искал, а ложки взял для отвода глаз?
Мы вернулись в дом и стали искать, как же преступник пробрался в дом. Потому что полиция вчера дом заперла, в этом Антон Андреич был уверен, он проверял. Парадная дверь была заперта, когда мы сегодня приехали. А заднюю Коробейников вчера сам запер на засов.
Искать пришлось недолго. Со стороны двора обнаружилось окно со следами взлома.
— Фомкой открыто, — показал я Коробейникову. — Антон Андреич, Вы осмотрите все остальные окна.
Тут в комнату неожиданно и неслышно, так что мы слегка вздрогнули даже, вошла Анна Викторовна. Она была веселая, разрумянившаяся с мороза и совершенно прелестная в очаровательной своей шляпке. Видно было, что она полностью пришла в себя после вчерашних тяжелых переживаний.
— Good afternoon, gentlemen! — приветствовала Анна нас по-английски с радостной улыбкой.
— How do you do, miss Anna! — блеснул познаниями в английском языке Антон Андреич.
— В участке сказали, что Вас можно здесь найти, — пояснила Анна Викторовна, подавая мне тетрадь. — Я все перевела. Это не было сложно, здесь только стихи и считалки.
Пока она говорила, я заметил, что Коробейников, бросив работу, подошел к нам и замер на месте, не сводя с Анны восторженного взгляда. Я знал, что мой помощник покорен ею до глубины души, но подобная демонстрация восхищения показалась мне нескромной.
— Антон Андреич, — строго сказал я ему, — Вы осмотрите кухню и спальню.
— Конечно — ответил мне Коробейников, не сводя с Анны глаз, и удалился, поминутно оборачиваясь.
— Это девочка очень талантлива! — продолжала рассказывать Анна Викторовна. — Ей лет восемь, не больше.
— И уже стихи пишет? — удивился я. — Постойте-ка! А откуда Вы это знаете?
Анна взглянула на меня, чуть виновато, словно извиняясь за то, что сейчас скажет.
— Я видела ее, — несколько смущенно, но вместе с тем решительно произнесла она. — Она приходила ко мне сегодня ночью. Читала все время одну и ту же считалку.
— Видения, — вздохнул я. — А она так все стихами и говорила? А почему прямо не сказала, кто она, откуда?
— А я не знаю! — с вызовом сказала мне Анна. — Духи, они не подвержены человеческой логике.