Яков. Воспоминания (СИ)

По моим сведениям, материальное положение графини Уваровой было весьма стабильным. И продавать драгоценности ей могло понадобиться только в одном случае — для быстрого получения крупной суммы. Обычно, подобное происходит в случае шантажа.

— Да, кое-что, — подтвердил Селиванов, — столичным ювелирам не доверяла и правильно делала. Обманут!

— А служанка объяснила, откуда у нее брошь графини? — спросил я.

— Объяснила, — рассказал ювелир. — Сказала, что вещь принадлежит ей по наследству, и в завещании графини о том сказано.

— А откуда же ей знать завещание? — поинтересовался я.

Я-то точно знал, что оглашение завещания еще не производилось.

— Так графиня ей вроде бы сама сказала, — пояснил ювелир. — Я полагаю, графиня боялась умереть в одиночестве и потому обещала своей служанке эту ценную брошь в наследство, чтобы та не сбежала.

— А сколько, интересно, стоят все драгоценности графини? — спросил я его. — Ну, хотя бы примерно?

Селиванов усмехнулся и, написав на листе бумаги цифру, показал мне. Сумма была с большим количеством нулей. Если графиню убили ради кражи драгоценностей, то это меня больше не удивляет. За такую сумму — странно, что раньше не убили.

— А что же она такие ценности в доме держала, практически на виду? — спросил я Селиванова.

— Зачем же на виду? — удивился он. — Шкатулка обычно в моем сейфе хранилась. Графиня брала ее время от времени, когда на какой прием собиралась, как и в этот раз.

Итак, некто точно знал, что Уварова забрала драгоценности у ювелира. И именно в этот день убил графиню и забрал шкатулку. И, учитывая, что брошь из шкатулки оказалась у служанки, она, одна или с подельником, это, как видно, и провернула. Что ж, как ни странно, а прав был Синельников, нужно арестовывать служанку.

Горничную мы застали в доме Уваровой. Брошь она отдала сразу, как только увидела рисунок и узнала, что я беседовал с ювелиром. Но по поводу остальных драгоценностей заявила, что понятия не имеет, куда они пропали. Обыск в ее комнате ничего не дал.

— Где шкатулка находилась в день смерти графини? — спросил я ее.

— Здесь — показала девушка на комод в комнате графини, — во втором ящике.

Собственно, она и раньше это утверждала, еще когда сообщила нам, что драгоценности пропали.

— А как же брошь оказалась у тебя? — поинтересовался я.

— Мне ее графиня завещала! — упрямо повторила горничная.

— И где остальные драгоценности?

— Не знаю, — продолжала упорствовать она. — Днем они были на месте, здесь. Ну, перед смертью. А потом пропали!

— А как же брошь не пропала? — спросил я ее.

— Ну я ее тайком взяла! — заплакала горничная. — Чтобы ночью полюбоваться. Она все одно моей будет!

— Твоей она будет тогда, когда огласят завещание, если таковой пункт имеется, — пояснил я ей. — А взяла ты ее при жизни графини, значит, украла.

— Да не крала я ее! — рыдала служанка. — Я б ее вернула назад! Я только полюбоваться взяла.

— Где шкатулка? — продолжал давить я на нее.

— Я не знаю!

Видно было, что ничего другого она сейчас не скажет. Пусть посидит в камере, подумает. Может, решит и правду рассказать. Глупо, конечно, едва украв драгоценности, бежать с ними к ювелиру, да еще к тому, который их опознать сможет. Но и девица, сразу видно, особым умом не блещет. Хотя, как мне кажется, она не одна все это проделала. Должен быть у нее сообщник, у него и шкатулка теперь.

Вечером того же дня я очень хорошо понял, чем будут заканчиваться мои обиды и моя принципиальность в отношении Анны Викторовны. Срочно поступил весьма сумбурный вызов от Синельникова в дом графини, больше похожий, пожалуй, на крик о помощи.