Яков. Воспоминания (СИ)

По прибытии на место мне не сразу удалось разобраться в произошедшем. Но постепенно я понял, что произошло, и в который раз ужаснулся. Анна Викторовна, лишенная мною возможности принимать участие в официальном расследовании, а также не получившая возможности подбить на свои авантюры Коробейникова, ангажировала в качестве подельника доктора Клизубова. Видимо, он остался единственным в городе, кто еще не знал, что месть моя за подобные выходки будет страшна. В общем, вдвоем они отправились поздно вечером в дом графини и прошли туда, легко миновав заслон в лице Синельникова. И, видит Бог, я намерен еще разобраться, как именно им это удалось. Потому что не они двое его миновали. Следом за ними, как я понял, с намерением оберегать племянницу, проник Петр Миронов. А еще в доме оказался некто, которого никто толком не разглядел, и который сбил Петра Ивановича с ног, скрывшись из дома. Расстроенный этим фактом, Миронов решил утешиться привычным ему способом, но из доступного алкоголя нашел лишь початую бутылку вина в комнате Уллы. Бокала этого вина хватило, чтобы лишить Петра Ивановича чувств. На этом месте доктора Клизубова, наконец-то, посетила светлая идея, что подобными вещами должна заниматься полиция, и он позвал городового. Ну, а тот, вне себя от паники, вызвал уже меня. Я даже обругать их не смог толком, в таком был бешенстве. Хоть и понимал в глубине души, что в чем-то и сам виноват. Обиделся, как девица, и перестал контролировать ситуацию. А ведь знал прекрасно, что Анну Викторовну простым запретом не остановить. Хорошо, что этот неизвестный, прятавшийся в доме, напал на Петра Миронова, а не на нее.

Так что я не стал даже пытаться объяснить им что-то, отправив дядюшку с племянницей домой, справедливо полагая, что в данном случае могу смело переложить воспитательный процесс на плечи адвоката Миронова. Сам же я, подробно расспросив Клизубова и прихватив бутылку с остатками вина, вернулся в управление. Охрану дома графини я усилил еще одним городовым. А то мало ли кто еще пожалует.

Утром следующего дня я рассказывал эту историю Коробейникову. Надеюсь, он понимал при этом, что на месте доктора Клизубова должен был оказаться именно он. Но Антона Андреича, как и обычно, интересовали совсем другие материи. Ему было до крайности любопытно, успела ли Анна поговорить с духом графини и что она смогла узнать.

— С самой Анной Викторовной я не беседовал, — ответил я ему, — а про свои приключения они мне рассказать не посмели.

— А если бы Петр Иванович вина не хлебнул, то… — протянул Коробейников примирительно, принюхиваясь к бутылке.

— То тогда бы мы имели совершенно другой коленкор, — ответил я ему, отбирая бутылку.

Кто его знает, что там намешано? Вдруг оно и на вдыхании действует?

— Предположим, что этот Шато Лафит действительно презентовала графиня, — принялся строить версии Антон Андреич. — В таком случае, быть может, его привезли из Петербурга?

— Да, — вздохнул я, скорее своим мыслям, чем соглашаясь с помощником. — Вот что, Антон Андреич, вы вызовите компаньонку Уваровой, нужно ей принести наши извинения.

— А это еще зачем? — изумился он.

— Ну, она ведь говорила тогда, что плохо себя чувствует, — ответил я ему, — а я ей не поверил.

— А нечего по астралам было шастать и графине мозги пудрить! — неожиданно непримиримо отозвался Коробейников.

Любопытно, однако, чем ему-то так Улла не угодила?

— Думаете, за это ей и вино такое досталось? — усмехнулся я.

— Кто знает, — философски вздохнул Антон Андреич, пристально разглядывая бутылку.

Пока мой помощник ходил в камеру за госпожой Уллой, я еще раз рассмотрел через увеличительное стекло и бутылку, и пробку. Старания мои увенчались успехом: на пробке я обнаружил тончайший сквозной прокол, будто ее насквозь проткнули иглой. Например, иглой от шприца?

Но тут меня отвлек от расследования совершенно неожиданный визитер. Дежурный доложил, что меня хочет видеть егерь Ермолай. С тех самых пор, когда я попросил его, еще весной, присматривать за усадьбой, в которой жил господин Браун, Ермолай Алексеич регулярно присылал мне записки, в которых описывал перемещения англичанина. И хотя ничего нового, по сути, он мне так и не сообщил, я все равно был ему очень благодарен. Но сегодня Ермолай пришел сам, что могло означать, что у него значительные новости, которые он не решился доверить посыльному. Разумеется, я приказал его немедленно впустить.

Он вошел, чуть смущаясь, не вдруг отдав дежурному неразлучную свою винтовку. Я вышел из-за стола, приветствуя его рукопожатием.

— Ну, здравствуй, Ермолай Алексеич, — сказал я. — Что нового?

— Да есть кое-что, — ответил он, присаживаясь, — сказывают, в лесу объявился какой-то ядовитый туман.

— Это что еще за туман? — насторожился я, мигом вспомнив рассказ Анны Викторовны об их с Ниной приключениях в лесу. Они тогда тоже попали в какой-то туман и чудом смогли из него вырваться.