Ярость огня

– К чему привели дурацкие идеалы Ли, – продолжил Пауэр, – кроме как подорвали твой авторитет? Вся эта ложь в газете…

– Ли этого не одобрял.

Я поняла это, стоило Пауэру рассказать о его приходе. Теперь я была в этом абсолютно уверена.

Потому что я знала Ли.

Ли, который взял самоотвод и назначил меня своей преемницей, потому что верил в меня. Ли, который обнял меня после похорон Дака и сказал, что я отлично справляюсь с работой. Ли, который тренировался со мной, несмотря на огневой шок, – настолько он был полон решимости помочь мне выиграть эту войну.

Некоторые вещи не требовали доказательств. Некоторые вещи ты просто знаешь.

Ли верил в мою доброту, как я верила в его.

Пауэр лишь усмехнулся, словно перед ним влюбленная школьница.

– Ты не можешь знать, одобрил он или нет…

Но с меня хватит. Хватит сомневаться, хватит продираться сквозь грязь, хватит того, что меня тащат постоянно вниз и подстрекают. Союз с Пауэром приносил свои плоды. Он помогал мне справиться с одиночеством, пока я стыдливо опускала глаза, чтобы не потерять самообладания при виде собственных запятнанных кровью рук.

Но теперь хватит. Я была готова посмотреть вверх, посмотреть на звезды, и я готова была сделать это с Ли.

– Я знаю только то, – сказала я Пауэру, – что ты солгал.

– Ради тебя! – закричал он, и его голос сорвался. – Потому что ты мне небезразлична!

Он тоже вскочил на ноги и, подняв руку, взмахнул ею:

– Мне бы хотелось, чтобы ты… раскрыла свои глаза. Я был рядом, когда ты встречалась с питианцем, стоял с тобой плечом к плечу на баррикадах, противостоя бунтовщикам; я сжигал присланные тебе письма ненависти, когда Отверженные очерняли твое имя. Да, может, я и не хороший человек, неблагороден, но я прикрываю твою спину и прикрывал ее все это чертово время!

Его грудь вздымалась, и я поняла, что эти слова стоили ему огромных усилий. Исчез привычный сарказм, а без него его голос звучал напряженно и нервно. Даже если его слова казались мне не слишком убедительными, Пауэр говорил правду. И вне зависимости от его дрянного характера, Пауэр изо всех сил старался быть хорошим для меня.

Он понуро опустил плечи, посмотрев на меня:

– Но ты все равно возвращаешься к нему.

Ярость утихла, сменившись отчаянием.

– Это не выбор между тобой и им, Пауэр…

Его лицо исказилось от боли.

– Может, так и есть. Для меня, – прищурившись, ответил он.

И наконец-то я все осознала.

О, Пауэр! У него все-таки было сердце, которое он решил открыть для меня, а я его разбиваю.

– Но… не для тебя, – заключил он.

Я покачала головой, ощутив ком в горле:

– Нет.

Даже если искренность в его голосе заставила меня захотеть на краткий миг, чтобы все было именно так.

В комнате внезапно стало так тихо, что я услышала, как сквозь стекло доносятся жалобные крики чаек. Увидела, как пылинки клубятся над пустыми мисками с остатками испорченной каши.

Затем Пауэр презрительно усмехнулся:

– Отлично. Беги к своему господину, как послушная маленькая крепостная, которой ты так и осталась.

Когда его голос приобрел привычные саркастичные нотки, чувство вины, на мгновение обрушившееся на меня, исчезло. Я сделала глубокий вдох и высказалась, подводя итог:

– Ты – высокомерный, наглый ублюдок, который считает, что может манипулировать другими людьми.

Пауэр искривил губы, будто ждал подобного ответа, и низко поклонился, передразнивая правила вежливости, принятые при старом режиме.

– Миледи.

Я резко хлопнула дверью, выходя из мужского общежития.

Оказавшись в коридоре, я застыла на месте, сжимая кулаки и тяжело дыша. Меня переполняли безумные и неконтролируемые эмоции, половина чувств которых, как я догадалась, принадлежала не мне.

Аэла.

Ее переполнял восторг, столь всепоглощающий, что он долетал ко мне из ее гнезда под землей.

В воздухе витал запах Пэллора.

ЛИ

Мы едва успели приземлиться в Орлином Гнезде, как они нас обнаружили. Энни стремительно вылетела из Обители на арену и поднялась по лестнице на площадку, а Аэла с восторженным визгом вырвалась из логова. Мы с Криссой сюр Федра соскользнули с драконов, и от Энни с Аэлой нас отделяло небольшое пространство припорошенной снегом каменной площадки. На мгновение мы с Энни остановились, глядя друг на друга. Наступили сумерки, и солнце пробивалось сквозь низкую дымку на горизонте, заливая золотым светом заснеженную арену и лицо Энни.

Пэллор и Аэла не разделяли нашего терпения. Они преодолели расстояние несколькими радостными прыжками, а затем начали кружить друг вокруг друга, взметая снег. Пэллор принялся пощипывать рожки за ушами Аэлы, а она игриво кувыркнулась, мурлыча от восторга.

Даже если бы между нами встали все преграды мира, я бы почувствовал удовлетворение Пэллора. И я видел, как чувства Аэлы захлестнули Энни, которая стремилась не выдавать их.

Такое лицо у нее бывает, когда она твердо намерена не плакать.

Я, отбросив свою неуверенность, пересек площадку Орлиного Гнезда и притянул ее в свои объятия. Она поморщилась.

– Прости меня, – сказал я то, что хотел сказать еще со дня смерти Джулии.