Языковой вкус эпохи

Ярким примером активизации книжной модели образования сложных прилагательных может быть чрезвычайно популярное русскоязычный (ср. термины четырехполосная автодорога, одноэтажная застройка, многоканальный телевизор, высокоразрешающая способность, крупнотоннажные суда и пр.).

7. Процессы, намечающиеся в грамматике и фонетике, орфографии и пунктуации

7.1. Слежение за языковой практикой масс-медиа вскрывает некоторые новшества даже в грамматике и фонетике, неизмеримо более устойчивых, чем стилистика, лексика, фразеология. Здесь «неологизмы» предстают, как известно из истории, первоначально по большей части в обличье нарушений нормы – орфоэпических, морфологических и синтаксических ошибок. Они вызывают в разные исторические периоды более или менее сильное сопротивление общества.

Сегодня таких ошибок особенно много, а нынешнее языковое чутье весьма терпимо даже к вольностям в правописании и расстановке знаков препинания. Масштабы динамики изменений таковы, что многие чуть ли не всерьез опасаются, что уже следующее за нами поколение заговорит на каком-то «новорусском языке», отвечающем вкусам, эмоциям и идеалам «новых русских».

Закрытые и малопроницаемые системы фонетического и грамматического ярусов языка, а также законодательно нормализуемые орфография и пунктуация, в принципе чуждые вариативности, в русской традиции отличаются особой ригидностью. Английский же язык Америки, на которую у нас равняются, отличается высокой вариативностью, известной свободой даже в правописании. У нас любое отклонение от принятых норм сразу же и безоговорочно воспринимается как нетерпимая ошибка даже тогда, когда оно происходит вполне в допускаемых системой рамках. Это качество, традиционное для русского литературного языка, сейчас предстает приметой того языка тоталитаризма, от которого общество хочет перейти к «младому неизвестному» языку демократической России

. Насколько можно и нужно разрушить первый, чтобы перейти ко второму?

Такой «новый» язык (или его видимость?) создают, конечно, содержательные уровни семантики, лексики, стилистики. И вопрос, в сущности, сводится к тому, какие сдвиги в основах языка, в его фонетико-грамматическом «лице» детерминируются их изменениями. Несмотря на противодействие образованной части общества, консервативно охраняющей историческую устойчивость и одномерную неизменность норм фонетики, грамматики и орфографии, необычайная сила нынешнего языкового вкуса, делает и их податливыми моде, пусть и не до такой степени, как, скажем, в стилистике, по природе связанной с вариативностью средств выражения.

Примеры свидетельствуют о том, что в синтаксисе новые процессы порой идут не менее активно, чем в лексике, что даже морфология претерпевает сейчас заметные глазу сдвиги. «Выталкивание исключений», подведение их под регулярные ряды захватывает сейчас все новые грамматические формы. Сегодняшняя речевая практика, языковые идеалы масс-медиа, несомненно, характеризуются стремлением к известному упрощению системы, возникающему в периоды общественных перестроек и сопровождающего их бурного языкотворчества (это наблюдалось в русском языке 20-х годов, когда, кстати, и был предложен термин выталкивание исключений).

Уже отмечалась растущая на общей демократической волне либерализации терпимость к употреблению просторечных грамматических форм, несомненно, «ошибочных» с точки зрения литературной нормы. Все нейтральнее становится отношение к формам капает, глодает, махает, полоскает, метает, кудахтает, мяукает, пощипаем… при книжной норме

каплет, гложет, машет, полощет, мечет, кудахчет, мяучит, пощипем…; ср. текет вместо течет, поехай, езжай вместо поезжай, съезди, отвлекемся

вместо отвлечемся и т. д. Старые споры о возможности причастия будущего времени обретают новую перспективу: Освобождение Стародубцева выглядит событием сугубо индивидуальным, не отразящимся на судьбе дела ГКЧП (изв., 8.6.92). Понимаешь команду только тогда, когда получаешь тапком по морде (А. Маринина. «Украденный сон»).