Камалбек прицелился и выстрелил, пуля шлепнулась в камень и красиво запела. И сразу разгорелся бой. Хорошо обученные погранцы заходили с флангов, перебегали, ложились, то вскакивали, то, как змеи ползли меж валунов. Камалбек понимал, что необходимо отходить, но вражеский пулемет перехватывал инициативу. Он зарядил гранатомет и выпустил гранату в его сторону, взрыв — и пулемет умолк. Пока шел бой, двоих джигитов заставил рыть землю, спрятать груз. Нельзя, чтобы он попал в руки пограничников, а потом можно вернуться. Когда дело было сделано, груз захоронен, яма замаскирована, Камалбек, боясь окружения, приказал отступать. Но поздно, пока возились с грузом — «шурави» заняли склоны и теперь поливали их сверху перекрестным огнем.
— Бесмилля рахману рахим! — коротко помолился Камалбек. — С нами Аллах! Вперед!
Впереди мелькали озлобленные лица таджикских пограничников, нарушители поливали их свинцом, в ответ получали свинец, один за другим падали подкошенные джигиты. Прорваться сквозь цепь погранцов удалось двоим. Яростно отстреливаясь, Камалбек со слугой уходили от погони. И когда наконец полностью оторвались, выяснилось, что слуга тяжело ранен в ногу. Близился вечер. Камалбек перебинтовал его и, спрятавшись в каменной пещерке, прижавшись друг к другу, голодные, они тяжело забылись. Бедняга всю ночь стонал, просил воды, его мучил жар. А утром, скрипя зубами, Камалбек подхватил раненого и спотыкаясь, побрел вниз, к реке. Если переправиться на ту сторону — спасение. Выбивался из сил, отдыхал, снова поднимался, и, не слушая уговоры слуги застрелить его — тащил и снова скрипел зубами.
Берег был пустынен. Камалбек быстро наломал сухого камыша, как мог, соорудил плотик, положил на него больного, вошел в воду и поплыл.
Когда с трудом добрался до другой стороны и выбрался на берег, вытянув за собой плот — в изнеможении свалился лицом в песок, раскинув руки в стороны. Буксуя, вдоль реки, на воющем джипе, с телохранителями, спешил отец. Почихан.
30
— Здорово, брат!
— Что, поздравляю?
— Да. Вот, откинулся.
Грек внимательно осматривал собеседника. Перед ним стоял высокий красивый парень, руки в брюках, в зубах беломор с жеваным мундштуком. Одет в костюмчик черного цвета, на рукавах — пятнышки от жиринок и пыли. Кепка сдвинута на глаза, на губах хамоватая улыбка.
— Погоняло?
— Цацей называли.
Вокруг — народ, ждали акима, который должен разрезать ленту, открывающую презентацию новой пристройки областной больницы. Аким задерживался на двадцать минут, рядом с пристройкой на бетонной дорожке, музыканты из славянского общества исполняли рок-н-ролл и казахские народные мелодии.
— Отойдем!
Они выбрались из толпы и остановились возле навеса шашлычника, от мангалы тянуло аппетитным дымом. Грек, опираясь, положил руку на сооружение, напоминающее столярный верстак, где шашлычник разделывал мясо и резал лук. Тот недовольно на них косился, ловко стругая ножом тонкие ломтики хлеба.
— Мне передавали маляву на тебя. Я в курсе, сделал ты все как надо. Чем собираешься заниматься? Что умеешь, Цаца?
Цаца мечтательно вздохнул.
— Эх, пожрать бы сейчас! Да бабу! Давно не мацал… Стоит — как морковка!
Нахальным взглядом проводил девицу, фланирующую по тротуару туда — обратно.
— Вот курва! Специально жопой вертит! Сечет ведь, что я влюблен!
Грек повернулся по направлению его взора и весело успокоил:
— Скинься в тюбик, там сыро и прохладно. Успеешь. Их блядей всех не перетрахаешь. Так что умеешь?
— Умею? Ты, командир, вздохнуть не даешь. Абшибиться умею, жухать не дурак, в картишки, там, перекинуться. Что ещё? Взять хавиру могу, зонт спустить…
— Ну ладно, Рыбкин! Уши не топчи, съезжай с базара. Бирку получил?
Цаца вынул удостоверение личности и небрежно, держа двумя пальцами, сунул Греку.
— Зачем? — отстранил Грек. — В отделе кадров лачпорт засветишь. Ну? Я Мурке о тебе базарил, в принципе она не против. Будешь пока у Кости в роте пехотить. Знаешь такого ротного? — поинтересовался Грек. — Проверим тебя на вшивость пару месяцев, а там видно будет. Но — борзой, борзой, и коцаный шибко. Вижу. Значит, говоришь, пожрать мастак? — Грек помедлил, затем сунул лапу в портмоне, расстегнул внутреннюю молнию, взял деньги и подал Цаце. — Это подъемные.
Цаца удивленно присвистнул, мгновенно сосчитав купюры.
— У тебя хороший вкус, Грек! Бля буду, не жадный бардым! Только боюсь — не заслуженно.
— Отпахаешь! А сначала — погуляешь маленько, отдохнешь. Сейчас лоретку поймаешь, пощупаешь маркоташки, потрудишься на ней, злость сбросишь. — Грек склонился к уху Цацы и доверительно шепнул. — Да! Как у тебя с… Абдаста имеется?
— Не-а. Я ствол в арык выбросил, когда меж двух огней наголо остался. Опера, суки, засаду соорудили.
— Ладно, не проблема. Ко мне больше не приходи. Твой патрон — Костя, все вопросы он разведет.
Грек перестал улыбаться и, глядя в глаза, жестко предупредил: