«Перечеркнутый» субъект Лакана (субъект S) –
человек эстетический. Он живет в постоянном режиме принудительного переживания. Наслаждением он пытается заменить сущность, поэтому он ищет ложные источники вдохновения, в состав которых входит (порой – преимущественно) смерть, но это не приносит ему удовлетворения. Такой герой – экзистенциален, но не счастлив. Герой Лакана ошибочно полагает, что достигнет инсайта и получит катарсис, если устроит себе некий перформативный «жизненный стиль» в виде пёстрого ассортимента «вдохновительных» вещей и символов: по его мнению, перформативный дискурс, аффектная жизнь напоказ, принесут ему долгожданное облегчение и реализацию индивидуальности. Но этого не происходит. Имидж никогда не заменит самости. Символический статус никогда не заменит подлинности. В этом состоит внутреннее несчастье всех «креаторов» и «креаклов», которые лишены не столько права быть по-толстовски «счастливыми одинаково» (эту возможность глобальный рынок представляет в виде унифицирующего welfare), сколько права быть «несчастными по-своему», потому что, при всей степени кажущегося многообразия в мультикультурализме, неолиберальный постмодерн – внутренне однороден.Сшитый субъект испытывает невыносимое отчуждение: легкость бытия становится тяжестью, симулякр красивой жизни раскалывается изнутри от давления бессознательного. Отстранившись от собственной природы и не ощущая самотождественности, субъект Лакана компенсирует утраченную гармонию экранными образами, компенсирующими ему онтологическую «дыру». Такому герою особенно необходимо искусство, причем, больше всего – современное искусство, на его пути от шока к китчу, от катастрофы к юмору, от смерти к развлечению. Поэтому он периодически повторяет различные акты социализации, входя через языковые практики в культуру и обретая новые и новые имена от дискурса. Героям Лакана важны пристежки: статуса, роли, награды, должности, санкции, репутация и т. д. Коллективный Запад склонен создавать шизоидных персонажей из жителей стран, которых он считает аборигенами своих колоний, побуждая «варваров» обуздывать самих себя при помощи культурной антропологии и политики.
Общение сшитого человека – это всегда экстаз коммуникации с огромным множеством ситуативных партнеров. Каждый из его коммуникантов наделяется воображаемой идентичностью, которая не имеет трещин и зазоров. Такая «гладкая» идентичность является непроницаемой. Реальное сквозь неё не просвечивает: сшитому человеку не нужны живые люди, ему нужны вымышленные «друзья» и «враги» для компенсации своих нехваток. Идеальных и демонических двойников становится так много, что они вступают в конфликт между собой в сознании сшитого человека, предъявляя к нему несовместимые требования, оказывая ему противоположные советы. На этом строится «глобальное село» сплетен в Интернете.
Конфликт между «зеркалами» вызывает у сшитого человека трещины: его спайки начинают мигать, и их постоянно необходимо обновлять. Конфликт может осуществляться на самых разных уровнях: на уровне Реального, на уровне Воображаемого, на уровне Символического. Так, конфликтовать могут различные «зеркала» в сознании сшитого человека, его различные воображаемые «Я» с другими воображаемыми «Я»; кроме того, субъектность, экзистенция, бессознательное (Реальное) такого человека, как на уровне онтологии самости, так и на уровне оптических инстинктов, может противоречить смыслам культуры, Символическому. Сшитое повседневными рациональными нормами, такое «Я» – вечно неудовлетворённо: оно стремится то к трансценденции, то к имманенции, то к трагедии, то к комедии, то к варварству, то к гениальности, то к безумию, то к полоумию. На языке семиотики Юрия Лотмана «сшитый» человек занимает срединное рационализирующее место «умного» между «дураком» и «сумасшедшим». Диссонанс между высшими трансцендентальными мотивами сшитого человека и повседневными культурно-цивилизационными нормами его существования составляет высший конфликт – трагедию творчества у Бердяева. Диссонанс между низшими мотивами сшитого человека и нормами культуры образует низший конфликт – неудовлетворённость культурой у Фрейда.