Идолы театра. Долгое прощание

Драматическая пара «Абеляр – Бернард» подводит нас к проблеме дискурса вообще. Стоит ли делать предметом дискурса социальное зло? Не слишком ли много мы обсуждаем разрушительные последствия разрушительного? В прошлой главе мы говорили о радикальном разрыве с дискурсом как признаке акаузальной логики веры, симптоме экзистенциального абсурда. Сосредотачиваясь исключительно на критике оппонента, субъект говорения проигрывает ему в споре, не выдвигая никакой позитивной программы собственного изготовления. В современном геополитическоми аспекте это значит, что Россия может проиграть коллективному Западу информационную войну, если сосредоточится исключительно на критике неолиберализма. Казалось бы, ответ в пользу полной «тишины» относительно либеральной идеологии глобального мира во всех смыслах: и в смысле апологетики, и в смысле критики, – является однозначным. То, о чём не следует говорить в силу его ползучести, – о том следует молчать. Современное зло имеет именно ползучий, диффузный хаарктер, размножаясь с любой точки критики, подхватывая и апроприируя любое сопротивление.

Однако, не всё так однозначно. Недаром, по Фрейду, вытесненное возвращается. Вовремя не разбитая тарелка в семейном споре может привести к разводу супругов. Не оказываем ли мы услугу либерализму, своим молчанием позволяя ему быть и разрастаться в коллективном бессознательном, создавая эффект привлекательности запрещаемого плода в глазах молодого поколения? Но, что делать, если все разговоры о либерализме, даже критические, тоже способствуют его размножению? Если говорить – плохо и не говорить – плохо,

что тогда делать в условиях переживаемого каждым субъектом двойного послания: «Говори! – Не говори!» И не является ли это двойное послание также своего рода информационным продуктом либерализма, его изощренным способом манипулятивного доведения человека до шизофрении, подобным тому, который изучал и потом использовал Г. Бейтсон в механизме «Double bind»?[207] Выполнение двух этих приказов одновременно – невозможно, выбор одного из них – также невозможен, ибо приносит вред, в результате этого человека ставят перед мнимой непреложностью

отсутствия выбора. Отсутствие выбора – это тоже выбор, но выбор – иллюзорный: между единственным вариантом действий и отсутствующим. В данном случае «единственностью» провозглашается сам либерализм, не имеющий якобы альтернативы, не одолеваемый никакими способами сопротивления. Нас просто ставят перед бытием, лишенным надежды, внушая мысль о безвыходности.

Оставиться в замкнутом круге чистой негативности, тем не менее, не преставляется возможным.

То есть, говорить о либерализме всё-таки надо, вопрос только – как о нём говорить? Деконструкция зла путем проговаривания, безусловно, имеет просветительский и психотерапевтический эффект, отнимая у зла его паству в виде обольщенных адептов неолиберальной агрессии в маске свободы и невинности. С другой стороны, любое критическое обсуждение зла, любой, даже самый радикальный, разоблачительный дискурс про зло, вводя его в процесс говорения, легитимирует и, далее, рекламирует его. Если мы что-то обсуждаем, мы делаем его «в принципе» допустимым. Обсуждение приводит к допусканию, а допускание – к поощрению. В это состоит трагедия толерантности: от вежливой терпимости к чему-либо мы движемся, путем негативной диалектики, к избирательности и предпочтительности по отношению к предмету нашей бесконечной терпимости.