Идолы театра. Долгое прощание

Современное состояние Франкфуртской школы, предшественниками которой были классики (И. Кант, Г.В.Ф. Гегель, М. Вебер, О. Конт, П. Тиллих, Э. Фромм, М. Бубер), а последователями не только постмодернисты, но и неоклассики (Ж.А. Миллер, А. Зупанчич, М. Божович, М. Долар, А. Бадью, Ю. Хабермас) характеризуется комплексным взаимодействием позитивной диалектики марксизма с негативной онтологией психоанализа, негативной диалектикой постмодерна, классической метафизикой. Апроприация достижений Франкфурта глобальным неолиберализмом несколько затемняет его богатый методологический потенциал в аспекте проблем бытийности, субъектности и нравственности. Седьмая Международная конференция по критической теории в Риме в мае 2014 года актуализировала романтический и консервативный периоды развития школы, отмеченные именами В. Беньямина, М. Хоркхаймера и Т. Адорно, а не радикальный, прошедший под знаменем Г. Маркузе, кумира постмодернистской молодежи. Одна из виднейших представительниц последнего поколения Франкфуртской школы, профессор Университета Вандербильта Идит Доббс-Вайнштейн (США), активно реанимирует модерную модель субъекта, который отдаёт предпочтении традиции перед автономией личности, но традиции добровольно учрежденной, субъективно избранной и лишенной монополизма автаркической мысли[239]. Мир, переутомлённый инаковостью, от волюнтаристского отличия переходит к идеалам тождества, солидарности и единства. Философскому разуму открывается символический характер современного неолиберального насилия, проявляющегося не в травматическом ударе по идентичности, а в дистанциировании от идентичности, приобретающей непроницаемый, «гладкий», лишенный «расщелин» облик фантазмического иллюзорного компенсатора. Помимо политики идентичностей критике подвергается фальсификация исторической памяти посредством политической рекламы в глобальных медиа, определяющих контент сообщения для массового потребителя. Метамодерн переходит от коммуникативного («чистого») события, предопределенного знаковой коммуникацией, к истинному (онтологическому событию), к хайдеггерианскому стоянию в просвете бытия, к метафизическому разрыву.

Метамодерн возрождает одновременно религиозно-этического и рационалистического субъекта. Вера и разум, теология и философия, чувство и долг, знание и нраственность составляют в метамодерной антропологии тождество, напоминающее нам про классические идеи «религии разума» И. Канта[240]

, «философской веры» К. Ясперса[241], «всеединства» В. Соловьева

[242]. Особую актуальность приобретает идея М. Хоркхаймера о значимости позитивистского критического академизма Г. Риккерта и М. Вебера в противовес герменевтической интуитивной эмпатии «наук о духе» В. Дильтея[243]

. Мыслительный синкретизм уступает место принципу ясности, отличающей картезианского субъекта. Субъект должен быть независимым не только от рыночной гегемонии, которая строится на психической экономике, но и от собственных желаний, отчуждаемых от субъекта в пользу машины. Несомненная правота Т. Адорно состоит в разоблачении трагической негативной диалектики Запада, состоящей в том, что люди расплачиваются за расширение своей власти над предметами отчуждением от этих предметов и от самих себя[244]. Несомненная правота Г. Маркузе состоит в том, что современное общество потребления уничтожает творчество не путем замены его на товарные отношения, а путем превращения творчества в символический товар[245]. Экономика из чисто внешней, материальной, сферы становистя сферой психической, символической, связанной с переживаниями фантазмов, а искусство апроприируется спонсорством, превращаясь в артосферу как сервисный придаток рынка.