Идолы театра. Долгое прощание

В условиях тотального захвата мира принудительной эстетикой рынка свобода волевого морального решения отказаться от либеральных «свобод» становится свидетельством духовного «совершеннолетия» человечества, способного освободиться от наслаждения Другим ради альтруистического служения ему. Аскетический жест избавления от желаний знаменует этический поворот, пришедший на смену визуальному повороту. Долженствование добровольного самопринуждения сменяет желание, наслаждение, очарование и переживание. Огромную роль в этизации сознания современного человека играет не только условно «левое» крыло антиглобализма, представленное постмарксизмом и критической теорией, но и условно «правое» его крыло, связанной с русским традиционализмом. Предлагаемая нами срединная, левоконсервативная, идея помогает человеку одновременно избавиться от идеологии рынка, прекратив желать, и выйти на альтернативный идеологический путь, связанный с религиозно-духовными смыслами, которыми не занимается чистый критицизм. Левоконсервативная идея сочетает ценности критики и ценности апологетики и выводит на позитивность, превращая временность в пространственность, парадигму в синтагму, партикуляризм в универсализм, диалектику в метафизику, синтез в разрыв – путем утверждения амбивалентного единства сингулярности и универсальности истины, равенства личной и всеобщей воли, единосущности человека и человечества, Сына и Отца. Истина не символизируется в языке до конца, образуя вакуум в его символической структуре, «зависая» между репликами и «плавая» в паузе. Она – высказанная и невысказанная одновременно, язык – блестящ и убог относительно истины бытия, относительно духа целого.

Непознаваемость истины как разрыва делает окончательно очевидной лишь негативную универсалию всеобщей неудовлетворённости несправедливостью мира, который разочаровывает. С данной универсалии начинается расшивка субъекта постмодерна, однако она указывает на его дальнейшую перепрошивку в традиции. Разрыв с негативной диалектикой создает успешные предпосылки для учреждения нового диалектического ряда. Потому от негации мы переходим к позиции, от пустоты к полноте, от неудовлетворённости к любви, добру, красоте, правде. Всеобщие ценности человечества в целом оказываются связаны с неповторимой единичностью личного события. Так, сквозь негации критической теории имплицитно проступает позитивная традиционалистская проблема соборности – нерасторжимой связи индивидуального и коллективного, общего и отдельного, закономерного и случайного начал. В секулярных коннотациях соборность носит имя универсальной этики, этики социальной солидарности, а в мистических коннотациях – имя Бого-человечества, метафизики всеединства и единосущности.

Субъект реализует себя через целое, расширяя свои возможности до космических пределов, целое воплощается в каждом отдельном человеке. Нерасторжимая связь Отца и Сына, микрокосмоса и макрокосмоса, соответствует идеалам Святой Троицы в христианстве, которые в социуме воплощаются в модели симфонии, «соборноправия» у В.В. Зеньковского[246]

. Потому подчеркнем, что теория метамодерна – это не только дерзкий разум критического субъекта, подвергающий своему разрушительному воздействию любую систему, но и смиренная интуиция верующего и любящего субъекта, подчиняющегося всеобщей воли путем сердечного переживания традиции Отца. Структурный психоанализ трансформируется от расшивки к перепрошивке личности, не только выходя из герметического круга ценностей, но и входя в него заново, дополняя гносеологию онтологией, а критику – этикой.

С точки зрения теологический диалектики диалог универсального и сингулярного начал соответствует триаде движения духа от первоединства через разъединение к возъединению. Об этом писали Л. Карсавин[247]

и многие другие философы, которые занимались изучением динамики взаимодействия феноменов от центризма через децентрацию к новому центризму, например, Ю.М. Лотман[248]. Тезис здесь полагает себя в слепом подчинении, в бессознательном единстве Отца и Сына, антитезис – в осознании, в отличии, синтез – в возвращении блудного Сына к Отцу посредством субъективации традиции. Следуя гегельянской триаде, мы движемся от формы через содержание к форме, от текста через подтекст снова к тексту, от онтологической очевидности события через его деконструкцию до новой онтологической очевидности, исходя из того, что всё тайное лежит на поверхности сознания, бытие непосредственно артикулирует себя через язык, Реальное манифестируется через Символическое. Сочетание многообразных методов гегельянства, кантианства, марксизма, лаканизма и дерридианства придает метамодерну видимость противоречивости, но за кажущейся эклектикой скрывается глубокая онтология, ориентированная на закономерность реставрации субъектности, самости, бытийности.