Идолы театра. Долгое прощание

На волне неолиберального опустошения и остужения общения изменилось и отношение к Лакану. В дискурсе глобализма формируется традиция последователей Жака Лакана, которые так или иначе игнорируют его поздний постструктуралистский период – период Реального – попытки обозначить общение в пустоте бессознательного, небытия, отсутствия, но отсутствия значимого, поскольку ничто составляет предпосылку ко всему, пустота содержит намек на архетип. Вместо Лакана зрелого Символического, впервые проявившегося в «Этике» (седьмой семинар 1959 г.)[275], и Лакана позднего Реального, наиболее полно выраженного в поворотном семинаре под названием «Тревога» 1962–1963 годов

[276], с которого началась собственно парижская школа, постмодернисты акцентируют внимание исключительно на раннем Лакане первого и начального второго периодов – Лакане Воображаемого, Лакане стадии зеркала, Лакане языка и Лакане чистого Символического. Формируется собирательный образ Лакана в виде либеральных наслоений лаканизма: постмодерный психоанализ начинает культивировать только взаимное обольщение собеседников воображаемыми сценариями в рамках символических означающих. В этом смысле поздний Лакан, Лакан Реального, и ранняя философия диалога Бубера, философия сакрального, не противоречат друг другу: сакральное суть Реальное, полнота суть пустота, ничто есть всё, вакуум намекает на архетип.

И Бубером накануне «горячей» войны с фашизмом в тридцатые годы XX века, и Лакана накануне «холодной» войны с либеральным фашизмом в шестидесятые годы XX века, одинаково тревожит Agnst: ужас бессознательного напоминает о себе всё острее, сталкивая человека со смертью и необходимостью принимать в ее условиях предельное нравственное решение. Но разве поколение «креаклов» способно размышлять о смерти, ужасе, ответственности? Лишенные метафизического начала, поздняя диалогистика и постмодерный лаканизм сходятся в культе Воображаемого.

Выйти из номинаций постмодерна можно только через метамодерн – возвращение к аутентичности самости, к монизму божественной пирамиды, к пределам жизни и смерти, к позднему психоанализу и раннему диалогу. В рамках метамодерна плюралистическую позицию постмодерного диалога следует откорректировать психоанализом Реального, а психоанализ Символического – философией диалога как сакрального. Метамодерн возвращает нас к традиция бытия: Реального и Священного, смерти и Бога, Возвышенного и Ближнего.

Философия диалога как богословская и религиозно-философская школа иудаизма и христианства представляет собой традицию, основанную на интуитивных формах познания, аксиологии и этическом отношении к миру. Психоанализ, естественно, противопоставляет интуиции рациональность и связан с феноменологией и критическим отношение к миру. Их новый союз в метамодерне, где Реальное как Возвышенное приравнено к категориальному императиву Канта, представляет современная Люблянская школа, огласившая содержанием бессознательного этику,

лежащую глубже, чем Эрос и Танатос, в архетипе самости, сущности, божественности. Скептически настроенные к постмодерну лаканисты А. Бадью и П. Бурдье оказали огромное влияние на этическое и психоаналитическое творчество лаканистов нового поколения: М. Долара, А. Зупанчич и М. Божовича, предопределив их спинозовские, гегельянские и кантовские рецепции в метамодерне. Восстановление целостности субъекта после всех постмодерных деконструкций осуществляется посредством обнаружения универсального начала в каждой отдельной сингулярности, позволяющего говорить о выстраивании социальной солидарности и общечеловеческой этики на основании экзистенциальной коммуникации в истине, осознания тождественности вследствие сравнения оголенностей, уязвимостей, травм и нехваток друг друга. Избыточность такого глубинного общения в Реальном по отношению к очарованию Воображаемым в экстатической коммуникации – очевидное лекарство против постмодерной симуляции.